По метеоусловиям Таймыра - [49]

Начальники подразделений уже сновали по коридорам, решая до планёрки свои вопросы с отделами управления, и Солонецкий изменил привычке, не переговорил с замами, какие вопросы станут главными, не наметил, на чём сделать упор. Разделся, хлопнул крышкой карманных часов с гравировкой: «Любимому папочке от его непослушной дочери», распахнул дверь.

– Приглашайте, Вера Сергеевна.

В кабинет входили начальники и главные инженеры подразделений, на ходу докуривая, обрывая разговоры. Сразу стало тесно и шумно.

Солонецкий здоровался с входящими. С теми, кого давно знал, – за руку. С недавно приехавшими на строительство – кивком головы. Подчинённые знали эту особенность начальника: его рукопожатие было равносильно признанию.

Последним вошёл главный инженер. Прошёл на своё обычное место справа от Солонецкого.

– Начинайте, – кивнул начальник строительства.

Кузьмин сделал подробный разбор работы подразделений за неделю.

Потом начальники подразделений стали согласовывать свои действия, а Солонецкий, закрыв локтем листок бумаги, написал три фамилии и стал проставлять напротив каждой плюсы и минусы.

От этого занятия его оторвал голос Кузьмина.

– Я могу понять и объяснить многие просчёты, но когда руководитель лжёт, прикрывает своё нежелание или неумение работать громкими словами, когда он знает меньше начальника участка, не правильнее ли будет поменять их местами. Моё мнение, Сорокин, однозначно: вы не соответствуете своей должности.

Забившийся в дальний угол Сорокин сжался ещё больше под взглядами повернувшихся к нему. Он только что подал совсем безобидную реплику, не ожидая такой реакции, и теперь никак не мог сообразить, что ответить главному инженеру.

Его выручил Костюков.

– Геннадий Макарович несколько предвзято относится к начальнику управления механизации. Я понимаю, что все мы люди-человеки, но вам, как главному инженеру, надо уметь быть объективным. Иначе, – он развёл руками, – мы с вами тоже не имеем права руководить людьми. Легче всего вот так огульно оговорить человека. Такие же грехи, как у Сорокина, можно найти у каждого из сидящих здесь. Да и вы, Геннадий Макарович, не безгрешны…

– О чём речь? – приподнимаясь, пробасил Гриневский. – О какой такой необъективности – Сорокин мне рекорд угробил, моих мужиков премиальных лишил! Бульдозер две недели ремонтирует, я его обещаниями за два года уже во как сыт, – он рубанул ладонью по шее. – Все задержки по его вине. Правильно говорит главный, не тянешь – уступи место!

– Разрешите мне, – поднялся Смирнов, заместитель по общим вопросам и секретарь партийной организации. Неторопливо поправил очки, ровным тихим голосом произнёс: – Разве эти вопросы нельзя решить в рабочем порядке? Кадровая политика – это компетенция начальника строительства. Что же касается Сорокина, то понижать его за эти промахи не стоит, но предупредить надо. И дать время на исправление недостатков.

– Чтобы он завалил до конца то, что ещё не успел, – вполголоса произнёс Кузьмин.

Но Сорокин услышал.

Распаренный, красный от волнения, он вскочил с места, протиснулся между сидящими, вышел на середину.

– Ну что ж, Геннадий Макарович, вы начали этот разговор, так теперь выслушайте и меня. Вы заявили, что я плохой руководитель. А может, не в этом дело? Что же вы умолчали о том, что Сорокин слишком много о вас знает? Что вы видите себя уже в кресле начальника строительства? Гриневский вас устраивает, даже когда план валит, он ваш, он за вас, о нём вы ничего плохого не скажете, а если понадобится, то и защитите. Прикроете. И Божко ваш… Вы только и ждёте удобного случая, чтобы устранить неугодных вам, честных и принципиальных людей. А начальник строительства добрый, он – извините меня, Юрий Иванович, – близорукий добряк и никак не может раскусить вас… Нет, Сорокин за двадцать лет работы никогда не уступал карьеристам. Сорокин всегда боролся с ними, а сейчас тем более будет бороться. И если не поймёт этого Юрий Иванович, я полечу в главк, в министерство: вы, а не я, не соответствуете своей должности, вы, с вашим голым администрированием и нравственной нечистоплотностью…

– Довольно! – Солонецкий грохнул кулаком по столу. – Хватит, Сорокин! – Лицо его побелело, руки подрагивали. – У нас производственное совещание, а не профсоюзное собрание. Договорились чёрт знает до чего… Выйдите в приёмную, остыньте, потом зайдёте и доложите, что собираетесь предпринять, чтобы выправить положение.

Сорокин постоял, растерянно глядя на Солонецкого, потом медленно пошёл к выходу.

– Человек взволнован, не сдержался, но выгонять – это, простите, барские замашки, – нарушил тягостную тишину Костюков.

– Я готов вас выслушать после планёрки, – жёстко сказал Солонецкий. Повернулся к Кузьмину: – Продолжайте, Геннадий Макарович…

Но деловой настрой был утрачен, и Солонецкий скоро подвёл черту, пообещав в течение недели объехать все подразделения и разобраться, кто как работает.

Выходили из кабинета молча, не глядя друг на друга, но в коридоре загудели, заспорили, и Солонецкий попросил Кузьмина:

– Прикройте дверь, Геннадий Макарович, мне с вами нужно поговорить. – Подождал, пока тот вернётся на место, спросил: – Зачем вы подняли вопрос о Сорокине? Надеялись, что я поддержу? Так ведь не делается. Это люди. Кто теперь объяснит ваше поведение этим… – Он обвёл рукой пустые стулья. – Кто их убедит в вашей правоте?