По любви - [46]

Шрифт
Интервал

Так мы и бегали по Одессе…

Ели в ближайшем кафе белые шарики пломбира в железных пиалах с разноцветными фруктовыми сиропами, запивая мороженое горячим чёрным кофе. Спускались и поднимались по бесконечно длинной Потёмкинской лестнице. Отметились своим визитом на Дерибасовской улице. Обошли кругом знаменитый Оперный театр. Любовались скульптурой Лаокоона, борющегося со змеями.

Город поражал своей зеленью, тенистыми аллеями, многолюдными пляжами, усыпанными отдыхающими. Лето. Солнце. Море. Юность.

Мы с Риткой подружились. Мне в ней понравилось то, что она совсем не была похожа на моих младших сестёр. С предложениями по прогулкам соглашалась сразу и добавляла немного к моей очередной затее от себя. Я с радостью был лидером. Однако с большой радостью принимал и многие её задумки. Нам было очень хорошо вместе.

Дни побежали за днями. В клубе силами ребят организовали молодёжный концерт. Мне как агитбригадчику не составило большого труда выучить по ролям стихи и одну песню под гитару. Рита взялась выступать со мной в дуэте. Почему её выбор пал именно на такой номер, сейчас уже не узнать. Но тогда у нас хорошо получилось. Мы даже стали победителями конкурса номеров.

А начиналась наша музыкально-поэтическая композиция со стихов. Мы с Ритой вышли на середину сцены. У меня в руках гитара. Твёрдым голосом начинал декламировать я:

Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, —
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастёт на сердце рана,
Прольётся чистыми слезами,
Не зарастёт на сердце рана —
Прольётся пламенной смолой.

Она складывала руки за спиной и, высоко поднимая голову к потолку, беллаахмадулинским голоском из шукшинского фильма «Живёт такой парень», который недавно крутили в клубе, произносила свою часть:

Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы, —
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоём.
Ты понесёшь с собой, любимый,
Ты понесёшь с собой повсюду,
Ты понесёшь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

Мы продолжали наш стихотворный диалог. В финале её голос был высоко взволнованным. Она взяла меня за руку своей дрожащей рукой. Я крепко сжимал её, тоже волнуясь, и мы почти выкрикивали по очереди:

С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них, —

И завершали вместе:

И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг![1]

Мы специально так построили номер, чтобы уйти тихо, а не под аплодисменты. Поэтому сразу после стихов начали исполнять дуэтом песню «Мой костёр в тумане светит».

Успокоив свои эмоции и эмоции зрителей, мы плавненько уходили со сцены под романс о том, как мой костёр в тумане светит…

И вот на опустевшей сцене уже гремели аплодисменты и крики «Браво!». Мы вышли поклониться. И улыбались. Как двое глупеньких и счастливых дурачков…

Однажды вечером после ужина, когда я гонял с ребятами в футбол, Рита подозвала меня и предложила:

– Давай убежим сегодня к морю?

– Как это?

Ребята из нашей команды уже толкали меня, чтоб я играл. Нам только что забили гол.

– Убежим ночью. Будем смотреть на звёзды и слушать море.

Ребята стали толкать ещё сильнее. Я быстро согласился. И побежал отыгрываться.

После отбоя, когда совсем стемнело, мы выбрались через форточки окошек на улицу и, очутившись на воле, побежали в условленное место.

Встретились на трамвайной остановке. Мне пришлось её немного подождать. В девичьем корпусе медсестра принимала новенькую из Тюмени. Ритка дожидалась, пока эта медсестра уйдёт.

Поймали такси с зелёным огоньком. И спустя каких-то полчаса очутились на берегу сонного моря.

Тихая волна ласкала песчаный берег. В небе мерцали бесконечные и далёкие звёзды. Рассыпался наискосок туманный Млечный Путь.

Я принялся разводить костерок, а она сняла босоножки и зашла в воду.

– Ой, смотри, Лёшка, какая прелесть!

Я подбежал к ней. И увидел, как у её ног, которыми она взбаламучивала воду у берега, то и дело зажигались светящиеся ярко-зелёные огоньки.

– Что это? – спросил я.

– Морские светлячки. Чудо, правда? Видишь, море какое разное. Днём одно. Ночью совсем другое. Это такая тайна… В нём столько всего интересного. Я читала.

Пошли к костру. В его волнующемся свете появился вдруг на песке путешествующий по берегу огромный богомол. Важно посучил своими дирижёрскими лапками и отправился дальше.

Мы читали стихи. Пели пионерские песни. Смеялись. А потом я поцеловал её. В тонкие влажные губы. И обнял. Она вдруг задрожала. Прижалась ко мне крепче.

– Чего ты? Плохо это?

– Не знаю. Трясёт чего-то.

– Замёрзла?

– Да нет. Волнуюсь… От этого…

– Я больше не буду.

– Нет. Давай я сама.

И она прильнула с закрытыми глазами к моим губам и сжатыми от волнения губами неуклюже сама поцеловала меня. Какое-то время сидели молча. Обдумывали происходящее. Костерок погас. Тлело в золе несколько слабых угольков.

– Я так счастлива, что мы с тобой в эту ночь здесь, у моря. Спасибо тебе за это.

Я смутился.

– Да ладно. В палате всё равно скучно. А тут – столько приключений! Нам ведь ещё возвращаться надо.

– Давай немного пройдёмся вдоль берега пешком. И встретим рассвет. Только можно я возьму тебя под ручку?


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.