По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - [113]

Мирные жители также участвовали в боях, и дети, школьники, когда потише, приходили, письма писали, читали раненым. Как бой кончится, дети собирали осколки, в штольнях из них делали мины для минометов. В конце января опять начались сильные бои, немцы пытались штурмом взять город, затем бомбили сильно, ближе к лету они готовили сильное наступление, бомбы сыпались как град, на каждый квадратный метр бомбу выбрасывали. Нельзя было укрыться, друг друга не видишь, все горело, снова ночь как день стала. Мы начали отступать, как раз сидели в штольне, когда подошли медики к нам и рассказали, что последним катером вышли из Северной стороны, там уже все заняли немцы, а газета еще писала, что бои идут. Часть к вечеру отошла к р. Черной, а мы остались в штольнях, немцы нам путь в город перекрыли, и мы только ночью удрали оттуда, кто как. Отступали до Стрелецкой бухты, сказали, что там есть корабль, будет эвакуация, все шли, и военные, и мирные жители. Сильные бои идут, не знаешь, где ты находишься. Вдруг я услышала крик нашего Бати, так мы называли полковника Горпищенко, я побежала к нему по-пластунски, он лежит без памяти, у него фонтаном кровь бьет, я экстренно остановила кровотечение. Привела его в сознание, он открыл глаза, несколько раз моргнул и сказал мне: «Катя, возьми письмо из кармана моей гимнастерки и пошли сыну в Сухуми». Я взяла письмо, мельком посмотрела, там написано: «Дорогой сынок Витя, я жив-здоров, бью фашистов беспощадно. Если со мной что-нибудь случится, ты заменишь меня в этом деле». После я отвезла полковника в Стрелецкую бухту, на повозке, машин не было, хорошо, автоматчики помогли, мы доставили его на мыс Херсонес в распоряжение 35-й батареи. Отправили его, наверное, на подводной лодке. Мы же все остались на мысе Херсонес, эвакуации никакой нет, но, знаете, паники не было, просто не хватало времени паниковать, друг с другом не разговаривали даже. После войны много говорили, что эвакуировали войска, но я видела собственными глазами, что никакой эвакуации не было, комиссары Силантьев, Чапский остались с нами, никто не ушел, командующие только удрали из Севастополя на самолете. Я живой свидетель, я там была, среди них, очень многие остались на мысе Херсонес, немцы окружили нас, началась настоящая мясорубка, бомбили страшно, труп на трупе валялся, но настроение все равно было биться до последнего, за Родину. Ночью шквальный огонь, с рассветом как град с неба бомбы и снаряды падают, нет времени паниковать, и даже кусочек галеты находим, и то делимся.

Во время артобстрела я была тяжело ранена и контужена, спасли меня жительницы Севастополя, которые укрыли меня от оккупантов, перевязку сделали. Долго я у них лежала, они помогли мне, причем посторонние женщины, тогда люди очень дружные были. Как стала чуть-чуть на ногах стоять, решила отыскать свою подругу, у Павла Дедери была невеста Нина Савельева, она находилась с нами в Стрелецкой бухте, мы друг другу слово дали, что, если живыми останемся, сообщим по адресу родителям о судьбе. Вообще, мы за неделю до отступления Нину в эвакуацию отправили, она контужена была, ранения нет, но отнялась речь. И тут на мысе я неожиданно ее вижу, удивилась, что не отправили на Большую землю, и в это время мы с ней потерялись, такой кошмар был. И вот одна из женщин, что меня выхаживали, говорит, что Нина находится в лагерном госпитале. Когда мне стало лучше, я пошла к ней, думала, может, помогу ей добраться до Симферополя, ее родители жили рядом в д. Зуя, ножницы у хозяйки взяла, она тоже со мной отправилась и всю дорогу мне идти помогала. У нас воды не было, так хозяйка с собой взяла полулитровую банку воды, около вокзала в колодце набрала и всю дорогу несла. А в этом лагерном госпитале раненые на полу валялись, им только в ранах червей вычищали, перевязка, и все лечение заканчивалось. Я к Нине пришла, ножницами по-бараньи остригла ей все волосы, чтобы от вшей избавиться, сняла с нее одежду, свою встряхнула, может, вши у меня и были, но мало, свою одежду ей отдала, сама ее одела. Потом я оправилась, сначала приехала домой, а у мамы инфарктное состояние, судороги. Ведь Севастополь взяли, там же дочка, от меня никаких известий, а как приехала, у меня же никаких документов с собой не было.

Решила сразу Нине помочь, я знала ее адрес, Зуя же недалеко, 20 км, но брат на фронте, маме плохо, меня встретили, плачут, а я как каменная стала, не плачу, столько ужасов видела. Где-то через месяц пришел в дом сын отца моего, он был инвалид, черная болезнь, его на фронт не взяли, он тоже уехал из Симферополя через Белогорский район к родственникам жены. Мама плачет, и его, и меня обнимает, я не понимаю, в чем дело. На второй день он уехал в Белогорск. Я написала записку о том, что Савельева Нина жива, находится в Симферополе по такому-то адресу, и попросила брата передать кому-нибудь записку, когда он через Зую поедет, деревня ведь небольшая, найдут. Хотела сама пойти, но после контузии не могла сразу ходить. Тем временем из взятого Севастополя пленных уже угоняли, оказывается, мать Нинина их встречала, надеялась, что дочка среди них будет. Записку передали Нининой снохе, т. к. мать поехала в Симферополь пленных встречать, и ей там сказали, что это последняя партия пленных, больше не будет, мать пришла, плачет, Нину не нашла, а сноха говорит: «Мама, мама, Нина живая, вот записка». Только я послала записку, на второй день рано утром, только солнце взошло, стучат в дверь, смотрю, женщина стоит, очень на Нину похожая, мешок за спиной, тогда же люди пешком ходили, на ногах лапти, сделанные из кожи, вроде как шлепанцы. Я вышла, она же меня не знает, познакомились, пригласила ее в дом, покормили, адрес лагерного госпиталя в Севастополе не дала, ведь в городе камня на камне не осталось, поэтому я начертила, как пройти, где повернуть, чтобы Нину найти. Нина раненая, но, к счастью, кость не задета была, в мягкую часть ранение. И как раз она уже начала ходить, а ведь ты только чуть-чуть начинаешь ходить, и уже здоровым считаешься во время войны, а тем более в лагере. На второй день ее мать вернулась из Севастополя с Ниной, и они меня с собой забрали в Зую. Как раз абрикосы поспели тогда, мы на чердаке жили, чтобы в Зуе не знали жители, мы же ведь из Севастополя, немцы приказали найти всех севастопольцев и расстрелять, и Нинина мама нам вареники варила с абрикосами. А потом Павлик, тоже оставшийся в живых, нашел Нину. Потом как-то приходит расстроенный, и говорит: «Ой, Катя, Нину арестовали! Забрали в лагерь для военнопленных». Я посоветовала найти табак, и благодаря ему Нину выручили из лагеря. Потом я уехала к дальним родственникам в деревню в Раздольненском районе, уже бьют немцев, партизаны к нам заходили, советовали укрыться и вещи спрятать, чтобы немцы или румыны не забрали при отступлении. В апреле 1944 г. освободили Крым, мои родственники долго об этом не знали даже, я ведь тоже на чердаке жила. Особенно ни с кем не общалась, когда наши пришли, тут же пошла в военкомат, я же военнообязанная, должна в армию. Мне там ответили: «Хорошо, позовем вас». И через несколько дней выслали крымских татар.