По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - [75]
Осенью Тереска покинула Бейрут и отплыла в Англию к мужу. Все мы по ней скучали, особенно мать. В третий раз с сентября 1939 года наша семья разлучалась. Я скучал по нашим с Тереской походам в ее любимое кафе совсем рядом с Баб-Идрис, где она угощала меня изумительно густым шоколадным напитком, chocolat-moux.
Атмосфера в польской общине Бейрута была напряженной. Даже те, кто уже подал заявление на получение статуса члена семьи военного (в их числе были моя мать и Анушка), думали о будущем со страхом. Многие стремились заявить запоздалых кандидатов на поступление в кадетскую школу, чтобы получить возможность въехать в Великобританию.
Курсы помощника прораба меж тем потихоньку продолжались. Смесь напряженной светской жизни и уклонения от работы казалась приятной, но нереальной и деморализующей. Выпуск 1946 года уже не стремился ни к каким переменам. Мне повезло больше, чем многим. Мои увольнения в Бейрут теперь были для меня напоминанием о настоящей жизни, в которой главенствовало беспокойство матери о нашем будущем. Я понял, что теперь она зависит от моего присутствия. Я стал для нее возможностью выговориться. Я даже пытался что-то предлагать. Так мы утешали друг друга. Теперь я понимаю, как хорошо я провел Рождество 1946 года и потом Пасху 1947 года.
А в лагере отчаявшиеся командиры предприняли еще одну, последнюю попытку взбодрить нас. Нам устроили поездку в Луксор. После полугода лекций о смешивании бетона и тому подобном она внесла желанное разнообразие. Эта поездка стала захватывающим путешествием в историю. Не говоря уж о воспоминаниях о самом великолепном отеле Луксора и его неистощимом запасе тостов с джемом.
В начале лета 1947 года из Лондона пришло подтверждение, что выпуск 1946 года может рассчитывать на гранты английских университетов. Большинство из нас, в том числе и я, были счастливы; наш «год отдыха» уже начал нам надоедать. Командование было явно полно энтузиазма. Наконец-то появилась возможность немедленно избавить школу от нашего дурного влияния. После быстрых приготовлений к поездке и щедро раздаваемых увольнительных (в моем случае — последний раз в Бейрут) мы отправились в Кассасин в зоне канала на «обработку» перед отправкой. На моем приказе о поездке Газа — Кассасин стоит дата: 13 июля 1947 года.
Через два дня я был назначен командующим группы сопровождения тела молодого товарища на похороны. Кадет Ежи Дыбчиньский внезапно скончался в военном госпитале Эль-Кантары. Это стало для нас шоком: еще вчера он был среди нас. Маленький, круглый, добродушный Дыбчиш, с широкой улыбкой, всегда при деньгах и всегда готовый дать в долг. В моем приказе на командировку Кассасин — Эль-Кантара значилась группа из десяти человек, и у меня не было проблем с добровольцами. Мы ехали по дороге вдоль канала в полном молчании. На печальной и краткой церемонии присутствовали один или два врача, несколько плачущих медсестер и обезумевший от горя отец нашего Дыбчиша, сержант польской армии. Это скорбное задание стало моим «прощанием с оружием».
Где-то через десять дней мы прибыли на посадку в Порт-Саид, откуда должны были отплывать. Военный корабль Empire Ken («Империя Кен» — этот «Кен» и по сей день остается для меня загадкой) был красивым судном не первой молодости. Я отчетливо помню три его трубы и серо-стальной камуфляж. Позже мы обнаружили плохо закрашенные таблички Herren и Damen.[62] Из этого мы заключили, что наш добрый корабль был трофейным лайнером.
Утомительная процедура посадки оживлялась присутствием капитана Дзедушицкого, семья которого, достойная во всех остальных отношениях, отличалась эксцентричностью. Было обнаружено, что он с трудом несет невероятно тяжелую ручную кладь. На вопросы он отвечал, что несет наковальню, с которой никак не может расстаться. «Если ударить по ней, — сказал он, — она отзывается прекраснейшим звуком!» По-видимому, он пронес ее через Сибирь и Среднюю Азию. Англичане, умеющие ценить эксцентричность, позволили ему взять ее на борт.
Польский контингент был многочисленным, и капитан потребовал постоянного переводчика. Выбор пал на меня, и я получил работу и удобный угол в рубке, рядом с капитанским мостиком. Мне было велено все время быть наготове и дублировать все объявления на английском по громкой связи. Этого было достаточно, чтобы уклоняться от учебных тревог, соревнований по перетягиванию каната и тому подобного. Зато была масса возможностей читать, болтать с девушками и наблюдать за летучими рыбами с шезлонга на палубе. По ночам в баре валлийские гвардейцы начинали петь по любому поводу. Их спонтанный хор был великолепно согласован. Гладь Средиземного моря могла сравниться с деревенским прудом, и я, зная, что мать и Анушка должны последовать за мной в ближайшие месяцы, чувствовал себя в гармонии с миром, каково бы ни было наше будущее.
На Гибралтаре мы надели боевую форму, и к Бискайскому заливу нам велено было подтянуться. Но даже Бискайский залив был к нам добр. 1 августа 1947 года корабль «Империя Кен» вошел в Саутгемптон. Потом мне сказали, что это был «банковский выходной». Из утреннего тумана вынырнула высокая фигура в форме и в цилиндре в тон. Я ткнул английского соседа у борта и поинтересовался, что это за загадочный тип.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Алексей Моторов — автор блестящих воспоминаний о работе в реанимации одной из столичных больниц. Его первая книга «Юные годы медбрата Паровозова» имела огромный читательский успех, стала «Книгой месяца» в книжном магазине «Москва», вошла в лонг-лист премии «Большая книга» и получила Приз читательских симпатий литературной премии «НОС».В «Преступлении доктора Паровозова» Моторов продолжает рассказ о своей жизни. Его студенческие годы пришлись на бурные и голодные девяностые. Кем он только не работал, учась в мединституте, прежде чем стать врачом в 1-й Градской! Остроумно и увлекательно он описывает безумные больничные будни, смешные и драматические случаи из своей практики, детство в пионерлагерях конца семидесятых и октябрьский путч 93-го, когда ему, врачу-урологу, пришлось оперировать необычных пациентов.
Автор книг о Джобсе и Эйнштейне на сей раз обратился к биографии титана Ренессанса — Леонардо да Винчи. Айзексон прежде всего обращает внимание на редкое сочетание пытливого ума ученого и фантазии художника. Свои познания в анатомии, математике, оптике он применял и изобретая летательные аппараты или катапульты, и рассчитывая перспективу в «Тайной вечере» или наделяя Мону Лизу ее загадочной улыбкой. На стыке науки и искусств и рождались шедевры Леонардо. Леонардо был гением, но это еще не все: он был олицетворением всемирного разума, стремившегося постичь весь сотворенный мир и осмыслить место человека в нем.
«Правда о деле Гарри Квеберта» вышла в 2012 году и сразу стала бестселлером. Едва появившись на прилавках, книга в одной только Франции разошлась огромным тиражом и была переведена на тридцать языков, а ее автор, двадцатисемилетний швейцарец Жоэль Диккер, получил Гран-при Французской академии за лучший роман и Гонкуровскую премию лицеистов. Действие этой истории с головокружительным сюжетом и неожиданным концом происходит в США. Молодой успешный романист Маркус Гольдман мается от отсутствия вдохновения и отправляется за помощью к своему учителю, знаменитому писателю Гарри Квеберту.
После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора.