По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - [68]

Лето 1945 года принесло мир союзникам Польши, но не самой Польше. На наших глазах нашу родину, в которой орудовала Красная армия, втискивали в смирительную рубашку советского режима. Польские солдаты чувствовали себя преданными. Но в молодости мало времени для дел государственной важности. Я мечтал о длительном увольнении, и наше местоположение вблизи как Каира, так и Бейрута прекрасно для него подходило.

Сначала я поехал в Каир к дяде Хенио, который переехал вниз в пансион Буйновской. На сей раз я был один, и это позволяло мне проводить больше времени с дядей. Я любил находиться в его обществе. Дни я проводил в бассейне, а вечера в «Гроппи», часто с дядей Хенио. По вечерам мы беседовали и выпивали. Мне нравилось, что со мной обращаются как со взрослым.

Затем был Бейрут. Тем летом тамошняя польская jeunesse dorée[51] (в основном студенты двух бейрутских университетов) отправилась на горный курорт Блудан, и мать попыталась уговорить меня поехать с ними. Я отказался, предпочитая остаться с ней в городе, где она тогда была администратором Польского дома. Для меня это была возможность полностью завладеть ее временем. Но была и другая, совершенно эгоцентрическая причина моего нежелания бежать от жары средиземноморского порта. Я был недостаточно уверен в себе, чтобы оказаться среди светски искушенных незнакомцев. Мать — как всегда, все понимавшая — организовала мне альтернативные развлечения. Благодаря ее связям нам с Анушкой разрешили пользоваться частным кортом г-на Баярда Доджа (из автомобильной компании), президента Американского университета. Кроме того, она достала для меня пропуск в Клуб французских офицеров, Bain Militaire, у которого имелся частный залив, где можно было плавать и загорать, не опасаясь встретить знакомых.

В конце августа моя сестра Тереска собиралась отвезти дядю Хенио (который нуждался в отдыхе) в Блудан. Я бы тут же присоединился к ним, но этот второй шанс появился слишком поздно. Через несколько дней я должен был быть в лагере и начинать занятия в Лицее II (Lyceum II). Наступал последний год моего военного обучения.

* * *

Lyceum II теперь стал Первым взводом, самым старшим в школе, а я был назначен командиром взвода. Это было непростое назначение. Среди командных должностей, доступных для кадетов, самым удачным способом познакомиться с положением лидера было командование отделением. Оно было наименее обременительным, поскольку ограничивалось маленьким подразделением в рамках одной палатки, и в то же время предоставляло полную независимость, потому что на этом уровне не было старших командиров. На другом конце спектра была должность младшего старшины роты. Она была самой трудоемкой и совсем не предполагала независимости, так как означала ежедневный диалог со старшим представителем сержантского состава роты. Короче говоря, это была прекрасная подготовка, но на сержантском, а не офицерском уровне. Потенциально самой трудной была должность младшего командира взвода. Здесь от кадета требовалось навязывать свою волю своим товарищам при незначительной помощи (предоставляемой по особой просьбе) от старшего командира, который в то же время являлся классным руководителем. Возможности научиться чему-нибудь здесь были огромны, так как должность предполагала беспрепятственное общение со старшим командиром. В моем случае старшим, к которому я был прикреплен, был доктор Казимир Лиц, ученый, который с удовольствием предоставил мне полную свободу, возможно, даже слишком много свободы — не будем забывать, что я был на два года младше своих коллег и подчиненных.

Мне действительно пришлось непросто. Чтобы предоставить равные возможности всем и не ставить под угрозу академическую успеваемость, командир первого взвода менялся каждую четверть. Когда мне на смену пришел Янушек Яжвиньский, я с новыми силами обратился к подготовке к матуре. Потом, после выпускных экзаменов в мае 1946 года я снова вернулся к командованию взводом. Участвовать в подготовке выпускных мероприятий подразделения было очень приятно. Должен признаться, что не ожидал этого последнего повышения, но оно меня очень порадовало.

Программа Lyceum II включала в себя новый и экзотический предмет — «Введение в философию». Вместе с ним к нам пришел самый изысканный из преподавателей со стороны, доктор Станислав Капишевский из Ягеллонского университета. Он был всегда безукоризненно вежлив, но однажды утратил свое хладнокровие. «Господа, — сказал он (эта форма обращения напоминала старшину и потому мгновенно приковывала к себе внимание), — господа, вы — сборище кретинов» (Panowie są bandą kretinów).

Этот предмет и преподавательская манера Капишевского захватили мое воображение. Я начал читать какие-то книги по теме, чему немало способствовал старый друг отца по Луцку Станислав Вненк, который теперь был одним из администраторов штаба. Под его руководством я принялся даже за Бертрана Рассела. Я хорошо помню свое первое ощущение умственного изнеможения.

На уровне штаба (я имею в виду штаб всех польских военных школ, одной из которых была наша) мы наблюдали перемены. Полагаю, они происходили в связи со смещением польского правительства влево от центра. На смену нашему отцу-основателю подполковнику Бобровскому пришел подполковник Рызиньский. Вскоре после этого командующий школой майор Кульчицкий был смещен, чтобы освободить дорогу социальному эксперименту Рызиньского: отмены особого статуса кадета во имя равенства. Далее был предпринят ряд шагов, целью которых было размывание официальных различий между нашей и другими школами, различий, которые сознательно культивировал предшественник Рызиньского и поддерживал сам генерал Андерс. Ситуация вышла из-под контроля, когда на каком-то официальном мероприятии Рызиньский приветствовал нас (как принято в польской армии):