По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - [61]

По окончании лицея кадеты могли рассчитывать попасть в одну из офицерских кадетских школ Второго польского корпуса в Италии. Там после полугода интенсивного специализированного обучения свежеиспеченные кадеты-офицеры получали назначение в часть, обычно они могли сами выбирать полк.

В обычных обстоятельствах возраст учащихся в нашей школе был бы от 12–13 лет при поступлении до 17–18 лет на выпуске, почти такой же, как в Королевском военно-морском колледже в Дартмуре до 1955 года. Любопытно, что британское лейбористское правительство того времени подняло возраст поступления в Дартмур до 18 лет на том непостижимом (по крайней мере, для автора этих строк) основании, что поступление в возрасте 13 лет подчеркивает классовые различия. Я здесь отклоняюсь от темы, поскольку наша школа тоже стала жертвой аналогичной попытки социальной инженерии. К этой теме я еще вернусь.

Но, конечно, ситуация, в которой мальчики выходили из советского плена, была далека от нормальной. На учебном фронте практически все поступающие отставали как минимум на два года. В моем взводе нормальный возраст при поступлении был бы 15–16 лет. В действительности средний возраст моих товарищей был около 18 лет. В феврале 1944 года мне было всего 15, и это создавало определенные проблемы.

* * *

Моим первым впечатлением от шестой роты был идеальный порядок спальной зоны. Значительное число кадетов, страдавших от малярии, размещалось в казармах, но большинству уже разрешили жить в палатках. Насколько я понимаю, это были индийские армейские палатки, просторные и чистые. Идеальное геометрическое расположение — четыре взвода в четырех палатках в ряд — способствовало поддержанию чистоты и порядка. Вокруг палаток мгновенно появились садики, разбитые по собственной инициативе любителями работы на земле. Садоводство здесь требовало большой любви, поскольку лагерь находился на краю пустыни Негев, где растениям приходилось долго приспосабливаться к климатическим условиям и их нужно было часто поливать. Фаворитами здесь были эвкалипт и касторовый боб.

Столовая занимала центральную казарму. Мебель сводилась к самому необходимому: для еды было вполне достаточно, а для прослушивания радио и самостоятельных занятий, которые происходили здесь же, обстановка была более или менее подходящей. Работали здесь арабы из местных, а начальниками над ними были две дамы-польки не первой молодости из ATS. Кадеты выяснили, что арабские официанты имели вкус к польской обсценной лексике и, естественно, одобряли эти лингвистические упражнения. Вражда между официантами всячески поощрялась в надежде, что в разгар ссоры антагонисты прибегнут к изощренным польским ругательствам. Мы упивались этими моментами — хотя, конечно, и посматривали на начальниц из ATS.

Меня поразило, что мои новые товарищи были одеты с иголочки: они уделяли огромное внимание собственной внешности. К этому располагали послабления в форме одежды, соответствовавшие офицерским стандартам, которые стали возможными благодаря нашему заботливому сержанту-квартирмейстеру. Мое тегеранское снаряжение и форма не соответствовали этим несколько завышенным требованиям, и шестая тут же пришла к выводу, что надо спасать репутацию и что-то со мной делать. Квартирмейстер решил эту проблему за несколько дней. Но даже в моей красивой новой одежде я был всего лишь юнаком — молодым солдатом на испытательном сроке. Все, кто пришел позже, проходили испытательный период в три-четыре месяца. Испытуемый должен был быть настороже. К нему присматривались и коллеги, и начальники. Ощущение было не из самых приятных.

В первый же день, когда я познакомился с другими семью кадетами своего отделения, мне напомнили о том, что я ущербен вдвойне — мой статус ниже, и я слишком юн. Тон приветствия — не более чем корректный — был задан самым заметным членом группы, Стасем Качковским. Он был невысок, великолепно сложен и одарен классическим профилем, который он при каждом удобном случае демонстрировал. Ему было девятнадцать, и он был самым старшим кадетом в шестой роте, если не во всей школе. Тем утром лицом к лицу встретились величайший и ничтожнейший.

Разница в возрасте создавала проблемы в гимнастическом зале и на игровом поле. Я был физически развит и обладал хорошей координацией, но был ниже ростом и слабее своих товарищей. Я чувствовал, что рискую стать ротным талисманом. А эту роль я не готов был даже рассматривать. Проблема разрешилась сама собой, когда я начал показывать хорошие академические успехи. Мои позиции укрепились еще больше, когда мои товарищи постарше обнаружили, что я с удовольствием готов делиться своими знаниями.

Основной костяк наших преподавателей состоял из опытных довоенных учителей, все они были трогательно преданы стоявшей перед ними задаче: интеллектуальной реабилитации молодых людей, спасенных из плена. Наряду с этими профессионалами армия предоставила в распоряжение школы пеструю команду одаренных и зачастую эксцентричных людей с положением: университетских профессоров, писателей, одного или двух чиновников высокого ранга, не говоря уж о выдающемся довоенном актере и режиссере. Они вносили некоторое оживление и способствовали созданию атмосферы студенчества. Наружность наших учителей не всегда соответствовала образу воина, но кадеты относились к этому снисходительно. Британские учителя, все как один из Корпуса образования, напротив, привносили стандарты военного шика, сопоставимые с нашими собственными. То же в целом относилось и к нашему военному командованию, но они, как правило, были постарше (недобрый остроумец заметил, что с большинства из них при ходьбе сыпалась труха). Офицеры помоложе были нужны на итальянском фронте. А мы тем временем наслаждались преимуществом более зрелого руководства.