По ходу пьесы - [11]

Я ни слову не поверил, но сделал вид, что услышанное принял за чистую монету. Но по тому уже, что он обратился ко мне и признал выходку Барбары неуместной, я заключаю: Заремба хотел загладить случившееся. Во всяком случае, он в отличие от моей жены не стремился к ситуации, из которой единственным выходом была бы его женитьба на Барбаре.

Я не могу представить свидетелей разговора. Никто не слышал того, что сказал мне Заремба, а он, увы, не может подтвердить моих показаний. Мы разговаривали тогда в левой кулисе. Не там, где столик для реквизита, а на противоположной стороне сцены. Но если нас кто и видел, то слов наверняка не разобрал. Через три дня наступило трагическое двадцать восьмое сентября».

Глава IV. Допрос у прокурора

Обитатель 38-й камеры сидел на табурете и читал. А может, просто задумался с книгой на коленях и не слышал, как в конце коридора, где железная решетка отделяет эту часть тюрьмы от лестничной клетки, кто-то прокричал: «Ежи Павельский — в канцелярию». Только поворот ключа в замке и открывающаяся дверь обратили на себя его внимание.

— Вас требуют в канцелярию, — сказал надзиратель. — Выходите.

Арестант закрыл книгу, встал и вышел в коридор.

Пришлось задержаться у решетки, где ждал уже другой тюремный служащий. Приоткрылась небольшая дверца, и в сопровождении нового конвоира Ежи Павельский спустился по лестнице. Еще одна решетка — и они вышли наружу, а затем направились в стоявшее рядом большое здание. Здесь размещались тюремная канцелярия и мастерские, где работали заключенные, уже получившие срок или те, у кого на дверях не было красной таблички с буквой «И».

Конвоир ввел арестованного в одну из комнат, перекинулся парой слов с находившимся там служащим и сказал Павельскому:

— Пошли дальше.

Они поднялись на второй этаж. Решеток между этажами и коридорами в этом здании не было. Направились в ту часть здания, где было множество дверей. Конвоир объяснил Павельскому, что это в комнаты, где адвокаты встречаются с клиентами или происходят свидания «без решеток».

— У меня же нет адвоката, — удивился помреж.

— Когда прокуроры приезжают в тюрьму, чтобы допросить кого-нибудь из подследственных, они тоже этими комнатами пользуются. Я веду вас к прокурору Ясёле.

— Это тот, что меня два раза допрашивал?

— Откуда мне знать, кто вас допрашивал?

— Такой чернявый, высокий. С маленькими усиками.

— Тот самый. Прокурор Ришард Ясёла.

Конвоир остановился у номера 112 и постучал. Услышав в ответ «войдите», открыл дверь, пропустил вперед арестанта и вошел сам. Доложил, как полагается по инструкции:

— Пан прокурор, докладывает охранник Каминский. Заключенный Ежи Павельский, согласно приказу, доставлен. Отделение десятое, камера тридцать восьмая.

— Спасибо, когда надо будет отправить арестованного в камеру, я вас вызову. Можете идти.

Конвоир щелкнул каблуками и вышел.

— Садитесь, пожалуйста. — Прокурор показал на стоявший напротив единственный стул. Пододвинул пачку сигарет и спички. — Может быть, закурите?

— Спасибо, не курю. Еще с тех времен, когда у меня был голос. — Павельский сел на указанное ему место.

Прокурор вынул из кожаного портфеля серую папку с делом. Арестант успел прочесть надпись:

«Дело Ежи Павельского. Статья 225 пункт 1 уголовного кодекса».

Папка была объемистая. Прокурор перелистал бумаги и выбрал несколько рукописных листов. Павельский узнал свой почерк. Это он писал в камере по указанию прокурора.

— Я прочитал ваше сочинение, — сказал прокурор. — И сразу же должен разъяснить одно недоразумение.

— Слушаю, пан прокурор.

— Из этого документа следует, что милиция и прокурор предубеждены против вас, держат под арестом, располагая самыми пустячными уликами. Вы даже перечислили эти улики и насчитали их четыре. И все, по вашему мнению, не имеют значения.

Арестованный молчал.

— Милиция и прокуратура вовсе не ставят целью губить людей или держать их за решеткой. Ни я, ни капитан Лапинский из Варшавского управления милиции, который вел ваше дело, ничего против вас не имеем. Я вовсе не заинтересован в том, чтобы вам вынесли смертный приговор. Совершено убийство. Вероломное убийство. Преступник не решился выстрелить сам. Для убийства использовал другое лицо, женщину, которая была в близких отношениях с убитым. Уже это говорит о изощренном коварстве преступника. Такому нет места в обществе. Задача милиции и моя — тщательно расследовать дело и передать в суд. Мы готовы вас выслушать. Изучим все детали, которые могут навести на след… Если же есть какие-либо смягчающие обстоятельства, прошу о них сообщить…

— Я не убивал! Коварство преступника не только в том, что Зарембу сразила пуля, выпущенная его любовницей. Оно еще и в том, что я, невиновный, сижу в тюрьме и мне грозит смертная казнь.

Оставив без ответа слова Павельского, прокурор продолжал:

— Я внимательно прочел то, что вы написали. Надо признать, пережитая вами после потери голоса трагедия, разлад в семье — все это до некоторой степени смягчающие обстоятельства. Составляя обвинительный акт, я приобщу ваши письма к делу, чтобы ознакомить с ними суд. Если б еще во время ссоры, выйдя из себя, вы посягнули на жизнь жены. Это было б убийство в состоянии аффекта. Но понимаете ли вы, что лишили жизни человека, который, как видно из вашего письма, был абсолютно невиновен? Для этого поступка я, увы, не нахожу смягчающих вину обстоятельств.