По Гвиане - [16]

Разгрузка и погрузка товаров начались без промедления. Большая шаланда уже приближалась к кораблю. Соломенное покрытие делало ее похожей на аннамский сампан — китайскую лодку, забитую до отказа тюками и ящиками. Перевалка грузов продлится не менее четверти часа.

Ночь была великолепной: прохладной и спокойной, а небо — ясным и звездным. Развалившись в большом американском кресле, я предался воспоминаниям: мысленно перенесся в Париж, который недавно оставил. Но вскоре закрыл глаза, собираясь задремать. Уж очень свежи, наверное, были впечатления о последних трагических событиях в Париже, и они заставили меня мысленно вновь перенестись туда. Я увидел себя в Бийанкуре[39], на речном трамвайчике, плывущем по Сене. Из окон ближайших домов льется тусклый свет. Четыре освещенных окна принадлежат мастерской моего друга, художника Форкада, у которого я только что обедал. От этих воспоминаний у меня заныло сердце…

Внезапно корму судна озарил голубоватый свет, и почти одновременно грянул оглушительный пушечный выстрел… Видение исчезло. Я открыл глаза, увидел корабль и фасады зданий Парамарибо с гаснущими один за другим огоньками. Пришлось отправиться в каюту, чтобы опять окунуться в столь мучительные и дорогие для меня воспоминания.

Араб в своем шатре крепко спит, несмотря на жуткую какофонию, производимую лаем собак. Он так привык проводить ночь среди этого гвалта, что тут же просыпается, если наступает тишина. Я, как араб, так привык к шуму винта и стуку машины, сопровождающими корабль все двадцать два дня, вернее, ночи, что их остановка лишила бы меня сна. Этот шум, этот непрерывный пульс корабля лишь успокаивал и убаюкивал меня, и я тотчас же почувствовал, что «Сальвадор» стоит на месте. Кажется, мы на реке Суринам… Надо расспросить капитана. Со времени нашего отплытия из Фор-де-Франс он спал не более десяти часов, и встретить его можно было в любое время дня и ночи в любом месте судна. Я поднялся на палубу.

В двух словах капитан вводит меня в курс дела. Корабль сел на мель, вернее, его киль увяз в густой тине, и освободиться самостоятельно нам вряд ли удастся. Судно останется неподвижным до тех пор, пока не начнется прилив.

Я не ошибся. Мы стояли посреди реки Суринам в часе пути от корабля-маяка. Капитан плавучего маяка, скорее всего, решил, как говорится, сэкономить на свечных огарках и не зажег огонь, в результате лоцман «Сальвадора» потерял ориентир и корабль, идя со скоростью тринадцать узлов, налетел на мель, которая тянется вдоль фарватера. Из-за этой задержки, которая вылилась в шесть часов опоздания, мы достигаем островов Спасения лишь в пятницу в два часа ночи.

Корабль входит наконец во французские воды. Традиционный пушечный выстрел разбудил наших соотечественников, сосланных в это отдаленное место. Ровно через полчаса к борту «Сальвадора» приблизилась шлюпка с двумя врачами и правительственным чиновником. На веслах были пять человек, как нам потом сказали, настоящие каторжники.

Капитан предложил всем холодный ужин, оказавшийся превосходным, что неудивительно, ведь к нему не приложил руку корабельный кок.

Светало. В тусклом свете зарождающегося дня мы увидели три здания, по внешнему виду которых можно было определить, что это тюрьма, церковь и дом губернатора.

7

Кайенна, 16 сентября 1880 г.

Уважаемый господин директор!

Насколько я помню, в последнем моем письме я сообщал о приближении «Сальвадора» к островам Спасения.

Как давно это было! Целых двадцать дней назад! Этого времени было достаточно, чтобы закончить второе письмо и отправить его.

Но в течение долгих десяти дней я практически не имел возможности написать ни строчки. Жестокая лихорадка не пощадила и меня. Эта тяжелая болезнь не минует ни одного европейца, оказавшегося в тропиках, выворачивает все внутренности, невыносимо трясет все тело, как кровопийца пожирает кровь. В общем, я вынужден был провести долгие дни в постели, потому что недуг буквально уложил меня на лопатки. Но со вчерашнего дня я на ногах, могу есть и спать, а сегодня — даже писать. Постараюсь, преодолевая ужасный сумбур в голове — результат действия хинина — вспомнить основные события прошедших дней.

Ужин, данный капитаном Купом в честь доктора Д., интенданта флота, и служащих исправительной тюрьмы, близился к концу. Мы привезли из Франции целый мешок корреспонденции, и почтовый служащий сейчас раздавал эти драгоценные сокровища, заключенные в простые запечатанные конверты. Мы, в свою очередь, делились новостями, рассказывая понемногу обо всем и обо всех. Наши гости, любопытство которых было частично удовлетворено, поспешили ответить и на наши вопросы, сообщив ряд любопытных сведений.

Я уже говорил, что они прибыли на маленьком суденышке, где на веслах сидели четыре гребца, наголо обритые, безбородые, с гладкими, как арбуз, лицами и головами. Все четверо были облачены в блузы и панталоны из грубой, серо-коричневой ткани. Командовал ими высокий мужчина с мужественным лицом. Это был надсмотрщик, четверо остальных — каторжники: два араба со смуглыми лицами, один абориген с плоским подвижным лицом и большими блестящими глазами и один француз, причем у последнего была особенно отталкивающая физиономия. Мне редко приходилось видеть столь свирепое выражение лица.