По горам и тундрам Чукотки. Экспедиция 1934-1935 гг. - [32]

Медленно двигаемся мы, пока в сумерках вдруг Ятыргын останавливается, прислушивается и говорит: «Пенайоо» (пурга). Действительно, с юга на нас надвигается резко ограниченная белая стена. Через мгновение мы чувствуем легкое дуновение, затем резкий свист — и все кругом заволакивается мчащимся снегом. Но все равно приходится идти дальше, навстречу ветру: здесь в равнине укрыться негде. Быстро темнеет. Сначала еще хорошо видна дорога — вернее, след нарт: постоянных дорог на равнине нет, всякий едет, где хочет. Но очень скоро пурга заносит следы, стирает их вовсе, нагромождает заструги поперек дороги. Ятыргын идет впереди, согнувшись, и ищет следы. Вдруг он подзывает меня и Ковтуна и объясняет, что ему трудно идти, болит спина и теперь мы должны вести караван по следу. Мы сначала опешили: как нам, никогда не бывавшим здесь прежде, найти дорогу, когда. след сметен и остался только кое-где помет от бродивших здесь оленьих стад! Но потом мы догадываемся, что надо идти как раз навстречу ветру, придерживаясь направления борозд, вырезанных ветром в твердом снегу — заструг выпахивания.

Надо различать в снежных образованиях полярных стран два типа заструг — заструги навевания, которые имеют вид плоских барханов, вытянутых поперек к направлению ветра, и второй тип — это скульптурные заструги, заструги выпахивания, которые ветер вырезает в старом, убитом снегу. Заструги эти обычно имеют длинные острые языки, вытянутые навстречу ветру.

Вести караван навстречу пурге — работа довольно неприятная и физически очень утомительная. Нужно смотреть вперед, и закрыть глаза шарфом нельзя, не говоря уже о том, что ветер проникает всюду, под шарф и капюшон.

Стало тепло — наверно, градусов тридцать, не больше.

Несмотря на ветер, жарко идти в кухлянке, а сбросить ее нельзя; снег забьется под одежду.

В этот раз Ковтун самоотверженно почти все время вел караван, а я последовал примеру Ятыргына и большей частью сидел на нартах, отвернув лицо от пурги.

Часа четыре тащимся мы навстречу пурге. Олени начинают выбиваться из сил, останавливаются, глядят умоляющими глазами — мы перекладываем груз с одной нарты на другую. Кажется, не будет конца дороге; мы никогда не дойдем. Во всей вселенной нет ничего, кроме этого мчащегося, колющего снега и плотного воздуха, сквозь который надо пробиваться.

Наконец начинается подъем — все, круче и круче: это склон Анадырского плато. Из-под снега торчат отдельные камни, и мне приходится, несмотря на пургу и темноту, осматривать их и отбивать образцы: неизвестно, попадем ли мы сюда опять.

Хотя Ятыргын принимал мало участия в- выборе дороги, но направление, указанное им, верно: мы приходим прямо к его стойбищу. В плотной, стене пурги появляются белые неясные конусы — яранги. Их пять, целый поселок, но это мы разглядели только на другой день, а сейчас видим только ближайшие две яранги.

В чукотской яранге во время пурги

Из мертвенных пустынь возникла буря, вдруг

И в вихре злом смела земли и неба круг.

Низами (XII в.)

Вход в ближайшую ярангу прикрыт оленьей шкурой. Когда, откинув ее, пролезешь внутрь, невольно отшатнешься: густой едкий дым наполняет всю внешнюю часть яранги («чоттагын»). Ветер не дает дыму выйти в верхнее отверстие, гонит его внутрь, завевает в щели. Но все же здесь спокойно, снег не сечет лицо, и, когда присмотришься, в середине увидишь маленький огонек под котлом и рядом темное лицо чукчанки.

Чтобы попасть в полог, надо сначала очистить снег с меховых сапог. Нам подают «тиуичгын» — выбивалки, сделанные из оленьего рога. Такая выбивалка — необходимая принадлежность чукчи, как дома, так и в пути, и каждый везет ее с собой на легковой нарте.

Мы снимаем кухлянки, тщательно обиваем меховые штаны, сапоги. Потом надо стать коленями на меховой порог полога, приподнять переднюю его стену — завесу из оленьих шкур — и на четвереньках залезть внутрь. В это время следует похлопать ногой о ногу, чтобы сбросить с подошв остатки снега, или же женщина, находящаяся во внешней части яранги, обобьет вам подошвы выбивалкой. Только после этого можно вползти в полог, и затем надо тщательно подвернуть висящий конец шкуры, закрывающей вход («чоургын»), под шкуры, лежащие на полу.

Влезть, в полог со снегом на одежде — это совершить бестактность, худшую, чем войти в грязных калошах в культурный дом: снег в пологе — страшное зло, полог и так насыщен влагой от дыхания людей.

Возможно, что в этот первый раз мы и совершили преступление против чукотских правил вежливости — мы очень спешили укрыться в пологе, который еще недавно внушал нам такое отвращение.

Как приятно почувствовать над собой кров, непроницаемый для ветра. Избавиться, наконец, от этого снега, бьющего в лицо, от необходимости тратить все свои силы на преодоление давления ветра. Как приятно быть в тепле (хотя здесь, вероятно, не более 10°) и сидеть при спокойном, уютном свете эека, тонущем в меховых стенах и потолке.

Спустя несколько минут наше восхищение чукотским гостеприимством еще более увеличивается: хозяйка вносит эмалированное блюдо, наполненное мелко нарубленным оленьим мясом, — нечто вроде бефстроганов, но вареное: бульон уварен до густоты и превратился в соус.