По эту сторону зла - [46]

— Ну и как, жертвуют?

— И еще как! Ты представляешь, наш фонд уже приблизился к миллиону марок, так что скоро можно будет начать строительство стадиона.

— А до меня дошли слухи, что ты больше увлекаешься русским балетом, чем проектом мемориала. Это правда?

Лицо Гарри озарила мечтательная улыбка.

— Конечно, правда. Русский балет — настоящее чудо! Если бы ты хоть раз их увидела! Не надо морщиться, мне известны твои стародевические принципы. Но красота — это красота. А кроме того, я позаботился и о нашем деле — уговорил Родена сваять фигуру Фридриха для ворот стадиона, а божественного танцовщика Нижинского — позировать Родену.

— Мне что-то не помнится, чтобы у моего брата была фигура божественного танцовщика!

— Моя дорогая Элизабет, ты неисправима в своем реализме! Фигура над воротами будет символизировать великий дух Фридриха Ницше, а не его бренное тело.

— Ну, раз ты обо всем договорился, я надеюсь, ты теперь поживешь какое-то время в нашем захолустье? У меня есть несколько нерешенных проблем, с которыми я сама не справлюсь.

— Ну, конечно, я останусь ненадолго и помогу тебе. Но, честно говоря, мои мысли сейчас направлены на другое. Ты знаешь, Лиззи, я всю жизнь занимался судьбой художников и поэтов. Я находил их, вдохновлял, устраивал им выставки и презентации, добывал для них заказы. А теперь я сам стал… не знаю, как сказать… творцом, что ли…

— Начал писать картины или ваять скульптуры?

— Ни то ни другое. Мы с Гуго фон Гофмансталем работаем над сценарием балета на библейскую тему. Это так увлекательно!

— Я бы на твоем месте не слишком увлекалась совместной работой с Гуго. Разве он уже разок не присвоил ваше совместное творение «Розенкавалер»? Кстати, творение, я слышала, очень успешное — в газетах писали, что ваш водевиль обошел многие сцены Европы, но без твоего имени.

— Не совсем так — мое имя стоит в строчке «вдохновитель».

— Ах, Гарри, мой милый Гарри, ты и есть вечный вдохновитель! Ведь и меня ты вдохновил создать этот Архив.

— Я и теперь вдохновляю всех — и капризного Гуго, и упрямого композитора, и танцоров, и хореографа. Но на этот раз я стараюсь для себя.

— Что же такое божественное ты сочиняешь?

— Я задумал балет о прекрасном Иосифе и жене Потифара.

— Фу, какая гадость! — поморщилась Элизабет. — Ты не мог найти в Библии чего-нибудь почище?

— Из совсем чистого балет получается скучный. Для балета нужна драма, а чистых драм не бывает. И даже эту прекрасную драму мой великий композитор Рихард Штраус находит недостаточно драматичной. Он жалуется, что в его артистической душе нет подходящей мелодии для богобоязненного Иосифа — тот для него слишком чист.

— Напомни, что там было с женой Потифара? Ведь этот Потифар не был фараоном?

— Нет-нет, он был главным советником фараона, а Иосиф — его рабом. Ты забыла всю историю Иосифа?

— Нет, не всю. Я помню, что он был очень красив, а братья ему завидовали и бросили в колодец посреди пустыни. Его спасли идущие мимо караванщики и продали в рабство в Египет, правильно?

— Да, так Иосиф стал рабом Потифара. Все было хорошо — он убирал покои советника и ухаживал за цветниками, пока жена Потифара не обратила внимания на его исключительную красоту. И возжелала его.

— А как ее звали?

— Она долго не имела имени, была только безымянной женой Потифара, пока кто-то через несколько веков не назвал ее Зюлейкой.

— Значит, Зюлейка возжелала прекрасного Иосифа. Как же вы изобразили это в балете?

— Это трудно передать словами, это надо увидеть. Поедешь в Париж на премьеру?

— Я? Ты с ума сошел! Я не желаю видеть такую развратную гадость!

— Почему ты решила, что это развратная гадость?

Элизабет достала из правого ящика стола газетный листок и протянула его Гарри.

— Вот, я прочла в местной газете перевод статьи главного редактора парижского «Фигаро» Кальметта. Он пишет, что твой возлюбленный Нисчинский…

— Нижинский!

— Какая разница? Об их русские имена можно язык сломать. В газете написано, что твой возлюбленный Нисчинский… — на этот раз Гарри сдержался и не стал ее поправлять, — …воплощенная похоть, оскорбляющая чувства приличных женщин. И что твоего возлюбленного Родена надо лишить государственных заказов за его отвратительные эротические эскизы русских танцовщиков, выставленные в Сакре-Кер.

— Зачем ты читаешь эту клевету? — вспыхнул Гарри. — Ведь ты не видела ни балета, ни эскизов Родена.

— Но я видела, как тебя выгнали из твоего любимого музея из-за эскизов Родена. И как ты из-за этого страдал. Я не хочу, чтобы ты мучился опять.

— Но именно благодаря балету я наконец перестал страдать! Конечно, потеря музея была для меня страшным ударом — из вершителя Но я видела, как тебя выгнали из твоего любимого мусудеб многих художников я стал одним из рядовых любителей искусства. Я уже не директор престижного музея, а просто богатый щелкопер, проматывающий наследство отца. А теперь я один из творцов, мы вместе делаем чудо — нечто, чего раньше не было!

Элизабет иронично поинтересовалась, как Гарри делает чудо. Но тот иронии не принял, он был слишком увлечен своим балетом:

— Представь, я вхожу в зал для репетиций, он совсем пустой — огромное пространство натертого паркета, да в углу пара стульев и рояль. Гуго, как всегда, сказался больным и не пришел, он терпеть не может репетиций. Так что я один излагаю хореографу и композитору сюжет следующей сцены, ее суть и задачу. Композитор наигрывает главную музыкальную тему, и хореограф зовет Нижинского, чтобы вместе с ним разрабатывать рисунок танца. И все они советуются со мной как с равным. Не как с пресыщенным богачом, играющим в искусство, а как с таким же творцом, как они. Ты понимаешь, как мне это важно?