По эту сторону зла - [45]

Все было, как Гарри и предвидел, отправляясь в Архив Ницше. Взбежав по лестнице наверх, он приоткрыл дверь в кабинет и осторожно заглянул. Элизабет стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, плечи ее вздрагивали. Он тихо постучал в дверь и кашлянул. Элизабет отпрянула от окна и резко обернулась — лицо ее было искажено гневом.

— Как ты мог со мной так поступить? — прорыдала она, простирая к нему руку, в которой было зажато то самое письмо.

— В чем дело, Лиззи? — невинно спросил он, делая шаг навстречу. — Что тебя так огорчило?

Она яростно швырнула письмо ему в лицо — даже упоминание ласкательного детского имени не помогло.

— Будто ты не понимаешь!

Он ловко перехватил бумажный комок за миллиметр от левого глаза, положил его на стол и аккуратно разгладил.

— Так, значит, ты получила письмо о создании фонда памяти Фридриха Ницше. И что в нем такого плохого, чтобы плакать?

— А то, что вы хотите отобрать у меня мой Архив! Отобрать и присвоить!

Как он и ожидал — инстинкт самосохранения сработал у нее безупречно.

— Откуда эта безумная идея?

— Будто я не знаю, для чего создаются фонды! Меня хорошо прокатили в Парагвае с так называемым фондом развития. Вышвырнули прочь, как слепого котенка, без прав и без копейки!

— Но там председателем фонда был не я!

— А ты, конечно, на такое не способен, да? Что-то помнится мне, как мы с помощью фонда отобрали у моей мамы права на произведения Фрицци. Не ты ли был тогда председателем?

Да, память никогда не подводила Лиззи, но можно попытаться ей возразить:

— Да, что-то такое тогда случилось. Но ведь у нас была благородная цель — перевезти архив Фридриха в Веймар.

— Зато теперь у тебя другая благородная цель — построить в Веймаре стадион имени Ницше. А ради ее достижения ты готов всем пожертвовать, даже своей верной Лиззи!

— Откуда ты взяла, что я собираюсь тобой пожертвовать?

— Я внимательно прочла имена отцов-основателей фонда. Глянь, кто тут: Томас Манн, Ромен Роллан, Рудольф Штайнер… Читать дальше?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Это люди, известные всей Европе.

— Это не главное, важно другое — эти люди были директорами нашего Архива и ушли, ссылаясь на то, что я не понимаю великих мыслей своего брата. Теперь под этим предлогом они постараются от меня избавиться

— Глупости! Я им не позволю это сделать, даже если они захотят.

— Ты бы, может, и позволил, да я не позволю! Я уже все обдумала — мы купим у города землю для стадиона через Архив Ницше. Иначе я эту бумагу не подпишу.

— Но, Лиззи, они не согласятся! — слабо возразил Гарри, в который раз восхищаясь ее практическим умом.

— Они согласятся на все, что ты им внушишь. А ты им внушишь, пусть знают, что иначе я эту бумагу не подпишу.

— Ладно, я подумаю, как это сделать. А пока поедем посмотрим на участок, который я приглядел для стадиона.

— Кстати, — сказала вдруг Элизабет, спускаясь по лестнице. — Что это за история с русским балетом?

Граф Гарри

— Все-то ты знаешь! Я вижу, у тебя хорошо поставлена информационная служба, — засмеялся Гарри.

— Но я не знаю, что ты нашел в этих русских!

— Не знаешь потому, что ты их не видела. Это просто чудо! Таких танцоров нет ни у нас, ни у французов. Они мгновенно покорили Париж.

Весь ли Париж они покорили или только светский, но графа Гарри они покорили точно. Русский балет Дягилева представил ему сам Огюст Роден, великий ценитель прекрасного. Он повел Кесслера в галерею возле Сакре-Кер, где были выставлены его новые эскизы. На многих из них по черному полю летел бескрылый белый ангел, в каждом ракурсе совершенный.

— Это твоя новая фантазия, Огюст?

— Нет, это моя новая реальность. В Париже несколько месяцев выступает русский балет Дягилева, а это их главный солист Вацлав Нижинский, воплощенный Эрос. Теперь мне понятно, какими юношами вдохновлялись древние греки.

Петра

Даже представить себе не могу, как Роден произнес эти русские имена — Дягилев и Вацлав Нижинский. Я думаю, если бы мы это услышали, то не поняли, о ком он говорит. Впрочем, мы их Шекспиров и Роденов тоже искажаем до неузнаваемости.

На спектакль балета Дягилева «Жар-птица» Гарри повел с собой Майоля, которого он обожал как создание рук своих — он его нашел, вывел в люди, был его главным патроном и художественным судьей. Увидев Нижинского на сцене, Майоль сначала потерял дар речи, а после спектакля сказал задумчиво:

— Этому прекрасному юноше нечем гордиться — каждый настоящий артист чувствует, что не он творит искусство, а высшая сила творит через него.

Когда Нижинский в цивильной одежде вышел к ним после спектакля, их поразило, каким миниатюрным он выглядел. Граф Гарри представил ему Майоля, и танцовщик согласился позировать тому для композиции «Весна».

Граф Гарри

— Явился наконец, — сказала Элизабет, когда Гарри вернулся в Веймар после долгого отсутствия. — Я думала, ты совсем нас забыл.

— Как я могу вас забыть? Я только о вас и думаю.

— Что, в Париже о нас думать приятней?

— Не приятней, а полезней. Ведь без моего любимого музея Веймар перестал быть культурной столицей Европы. Кроме того, в Париже легче встретить людей, готовых пожертвовать деньги на мемориал Фридриха Ницше.