По эскалатору вниз - [18]
— А твой отец?
— Он-то? У нас с ним давно все в ажуре. Когда он меня тут первый раз навещал, мы с ним по саду гуляли, и он мне признался: «Знаешь, сынок, я теперь кучу денег экономлю! Месяцами сигареты покупать не нужно!» Это он наш тайничок раскопал. Такой довольный был! Он вообще-то мужик что надо, хоть и пьет. Без балды.
— А ты, Свен, почему тут? — спросил Йоген.
— Лучше я тебе как-нибудь потом расскажу, — ответил Свен, помедлив. — Слишком длинная история. А нам закругляться пора.
Пудель рассмеялся дребезжащим смешком:
— Он просто ломается. Не любит про это рассказывать. Я, впрочем, тоже постеснялся бы все выкладывать. Но раз он не хочет, и я ничего не скажу. Сперва он нам пел, будто мопеды угонял. А сам, наверно, и понятия не имеет, с какой стороны они заводятся. Но я раз у Шмеля в кабинете убирался, а на столе личное дело Таксы лежало. Ну, я, конечно, в него заглянул. Про угон мопедов и тому подобное там ни слова. Но я молчу как рыба. Захочет — сам тебе все расскажет. — Он еще раз хохотнул.
— Пошли, — сказал Свен смущенно.
— Зайдешь первым, Йойо, посмотришь, нет ли шухера, — распорядился Пудель. — Шмелю нам незачем попадаться.
Йоген пошел первым, но только он переступил порог, как перед ним возник Шмель.
— Откуда, Боксер?
— Немного подышал свежим воздухом. — Йоген стрельнул глазами через плечо — успели ребята скрыться? Видно их не было.
Воспитатель подошел вплотную к Йогену и стал принюхиваться, точно собака у фонарного столба.
— Ты курил.
Йоген молчал.
— Давай сюда сигареты.
— У меня их нет.
— По запаху совершенно ясно, что ты сейчас курил, значит, у тебя должны быть сигареты.
— Была, и то одна-единственная.
— Кто дал?
— Осталась в костюме, в котором сюда пришел.
— За мной.
Потом Йоген стоял перед воспитателем в его кабинете.
— Я полагаю, ты прочитал и усвоил наши правила поведения. Значит, ты должен знать, что курить тут запрещено. Я не люблю, когда вы нарушаете правила. Здесь положено подчиняться, ясно тебе это? Так оно ведь всегда и начинается. Вы не научились повиноваться, нарушаете все существующие запреты и установления. А что из этого получается, лучше всего проследить на твоем собственном примере. Но я этого так не оставлю, ясно тебе? Мы еще сделаем из тебя приличного человека, уж будь спокоен. А чтобы ты не слишком скоро забыл, что правила эти надлежит исполнять, следующие три вечера будешь отвечать за порядок внизу — в умывальне, в туалете и в душевых. Ступай!
У тех, кто дежурил внизу, было по крайней мере одно преимущество: не надо сразу после душа идти со всеми спать.
Йоген вымыл пол, протер зеркала, надраил краны, прошелся тряпкой по всем плиткам в душевых кабинах, помучился с дверной ручкой, удаляя с ее хромированной поверхности неподдающееся мыльное пятно. Наблюдать, как все кругом начинало блестеть, было даже приятно. Йоген так погрузился в работу, что вздрогнул от неожиданности, когда за его спиной вырос Свен:
— Эй, Йойо…
— Разве сюда можно после отбоя?
— А если мне приспичило? Как только услышим, что Шмель спускается, я быстренько шмыгну в туалет. Знаешь, я решил… В общем, ты меня тогда спросил, почему я тут. Не хотелось об этом при Пуделе распространяться. Ты ему не верь, он ведь все равно протреплется. От него все уже это знают. Но тебе я лучше сам скажу.
— Если не хочешь, Свен… И я о таких вещах не люблю распространяться.
Свен прислонился к большому умывальнику и уставился себе под ноги, будто изучая узор на плитках.
— Нет, нет, тебе я все расскажу. У нас в детском доме, там у меня с одной девчонкой история была. Ну, ты понимаешь… А потом она все сестре рассказала — у нас там воспитательниц сестрами называли. Ну, и наша сестра сказала, что я чудовище и моральная угроза для всего детского дома и держать меня там они больше не могут. Потому я здесь и оказался.
Он замолчал. Наконец поднял голову и посмотрел на Йогена испытующе, будто ему было страшно важно, осудит его тот или нет. Йогену стало не по себе.
— А при чем тут детский дом? — спросил он, пытаясь переменить тему.
— Потому что у меня родителей нет. Я, видишь ли, внебрачный ребенок, мать моя повесилась, когда мне было пять лет. Сестра в детском доме сказала, что я в мать пошел, она тоже такого же сорта была. Ну, это уже гнидство.
— Так, теперь вроде все в порядке, — сказал Йоген, еще раз внимательно оглядевшись и не заметив ни единого изьяна.
— Слышь, Йойо, — сказал Свен, глядя опять куда-то в сторону. — А у тебя когда-нибудь девчонка была? Чтоб ты ей нравился и все такое?..
— Отвяжись ты от меня с этими бабами, — проворчал Йоген и в сердцах швырнул половую тряпку и швабру в шкаф.
Тогда, несколько дней спустя после истории с транзистором, Йоген встретил Эльвиру на улице. С ней был другой парень, Йоген его знал — он учился с ним в одной школе, только в параллельном классе.
На Эльвире были бусы, которые он для нее украл.
Он подошел к ней и хотел поздороваться, но она запрокинула голову, отвернулась и прошествовала мимо, будто его в упор не видела. Йоген стоял как вкопанный, глядя вслед удаляющейся парочке. Он видел, как Эльвира что-то рассказывала своему спутнику, а тот повернулся и так нагло ощерился, что Йоген сразу догадался, о чем могла ему рассказать Эльвира.
«…Я не просто бельчонок, я хранитель этого леса, и зовут меня Грызунчик. Если кто-то, как ты, начинает вредить лесу и его обитателям, я сразу вызываю дух леса, и лес просыпается и начинает выгонять таких гостей…».
В этой повести писатель возвращается в свою юность, рассказывает о том, как в трудные годы коллективизации белорусской деревни ученик-комсомолец принимал активное участие в ожесточенной классовой борьбе.
История про детский дом в Азербайджане, где вопреки национальным предрассудкам дружно живут маленькие курды, армяне и русские.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аннотация издательства:В двух новых повестях, адресованных юношеству, автор продолжает исследовать процесс становления нравственно-активного характера советского молодого человека. Герои повести «Картошка» — школьники-старшеклассники, приехавшие в подшефный колхоз на уборку урожая, — выдерживают испытания, гораздо более важные, чем экзамен за пятую трудовую четверть.В повести «Мама, я больше не буду» затрагиваются сложные вопросы воспитания подростков.