По другую сторону надежды - [135]

Тонкая ткань легко разошлась под настойчивыми пальцами, и Гарри скользнул вниз, дурея от запаха женской кожи, касаясь губами ключиц, и ямочки между ними, и ложбинки между грудей, зарываясь в них, сжимая в ладонях, Мерлин, это было так упоительно, что можно было рехнуться от одного только этого, и от обвившейся вокруг них руки Драко, от его пальцев, перебирающих волосы Гарри на затылке, от звуков задыхающихся поцелуев — Гарри не видел, но слышал, чувствовал, как он целует Луну, как она дышит. Ее соски почти мгновенно затвердели, превратившись в твердые комочки — Гарри невольно отметил, что это совершенно не так, как бывает у возбужденного Драко, и эти маленькие отличия почему-то были чертовски важны, они составляли именно ту разницу, за которую Луну хотелось покрыть поцелуями с ног до головы, что он и делал, забыв уже обо всем. Ему казалось, что они занимались этим втроем — всегда. Что нет ничего более естественного, чем скользить губами вниз по женскому животу, натыкаться на ладонь Драко — и целовать и ее тоже, а потом рвануться вверх и жадно впиться в его губы, всем телом невольно обрушиваясь на девушку, опрокидывая ее на спину, и слыша ее прерывистый смех, и тут же чувствуя ее губы — на своей шее.

Они задыхались, потерявшись в волнах ощущений, чувств, в этом почти мистическом полумраке, и было столько рук, столько губ и прикосновений, столько стонов и звуков, что это ну никак не могло быть реальностью, и от мысли, что — все-таки было, хотелось кричать. Это было какое-то истерическое, иррациональное счастье.

Глаза Драко блестели в темноте — так близко, и Гарри целовал их, целовал веки, и скулы, и волосы, запутываясь пальцами в волосах Луны, которая уже ускользнула куда-то вниз, и только когда ее руки начали рвать молнию на джинсах, Гарри остановился, зашипел от неожиданности, задохнувшись — и упал на подушки, запрокидывая голову и глядя в потолок невидящими, распахнутыми глазами.

Он застонал так громко, так беспомощно и так сладко и горячо, что Драко потянуло к нему, будто магнитом к железу — он и сам не успел понять, подумать, почему, просто машинально рванулся следом и припал к родным губам, ловя хриплые стоны и вскрики, удерживая в ладонях мечущуюся черноволосую голову, глядя в бездонные, потемневшие глаза.

А потом были прикосновения пальцев Луны, и торопливые, дерганые движения, которыми она расстегивала его джинсы, и ласка ее рук, и Драко сам застонал в голос, невольно толкаясь в ее ладонь и не переставая целовать Гарри, одновременно сжимая плечо девушки. И когда, на миг оторвавшись, Драко отстранился и посмотрел вниз, на Луну, вероятно, и наступил тот самый момент, когда безумие перерастает способность мыслить и рассуждать, сметая, сминая ее к черту, потому что видеть, как твоя девушка обхватывает член Гарри губами, сжимает его у самого основания, заставляя выгибаться в судорогах, и одновременно ладошкой гладит твой, перебирает пальчиками, так нежно, так настойчиво — и при этом не потерять головы — Мерлин, да разве ж это возможно?.. Разве можно слышать сладкие вскрики Поттера, чувствовать, как он бьется, прижатый тобой к кровати, под ласками твоей Луны, и как она ласкает тебя — одновременно — и не сойти с ума?..

Взрыв был такой, что у Драко на миг потемнело в глазах, и он рухнул на Гарри, утыкаясь в его плечо, кусая губы и задыхаясь, размякший, распластанный и безвольный, выжатый досуха этим нежданным, свалившимся на голову счастьем, и руки Поттера сжались, обвились вокруг него, а по спине вверх-вниз заскользила ладонь Луны, а потом она настойчиво опрокинула Драко на бок и стала целовать живот, собирая языком остатки влаги, и это было уже слишком, совершенно слишком, чтобы вынести — она никогда не была такой, когда они занимались сексом вдвоем. Такой чувственной, такой страстной.

— Сумасшедшая… — выдохнул Драко и откинулся на спину, перебирая ее волосы.

— О, боже… — одновременно с ним простонал Гарри и свернулся в комок, находя губами лицо Луны и покрывая его горячими, сильными поцелуями.

Девушка пискнула — и Драко увидел, как постепенно расслабились ее плечи в руках Поттера, как она запрокинула голову, как Гарри стаскивает, срывает с нее остатки кимоно. Он смотрел на них и не мог согнать с лица дурацкую, счастливую улыбку, наслаждаясь отщелкивающимися секундами возможности выбора — он мог просто смотреть, мог касаться их, мог присоединиться, целуя ее или его, и любая реальность, какую бы он ни предпочтет, будет таким же счастьем, такой же чистой, незамутненной радостью, искренностью, и они примут его выбор — любой.

А потом вдруг секунды закончились, и Драко понял, что просто смотреть — невозможно совершенно. Руки сами собой потянулись коснуться обнаженного плеча Луны, сжать его в ладони, погладить, и Драко поймал себя на том, что уже сидит рядом, целуя спину девушки, чувствуя, как она выгибается ему навстречу, одновременно сомкнув руки на шее Гарри, отвечая на его поцелуи.

Они прижались к ней оба, с двух сторон, сходя с ума от ее горячей, невозможной близости, от мерцающего возбужденного блеска в глазах друг друга, от ее тихих стонов, лаская ее тело. Луна откинулась спиной на грудь Драко, запрокидывая голову — когда он успел усадить ее к себе на колени? — обрывочно подумал Гарри, обнимая их обоих, зарываясь лицом в ее шею, сжимая пальцы на плечах Драко, а потом был чей-то сдавленный выдох, и Гарри задрожал от одной мысли, что он уже — в ней, и рванулся вниз, одновременно толкая их на спину, разводя точеные женские колени и припадая губами — туда, дурея от сладкого запаха, целуя одновременно и Луну, и Драко, чувствуя, что тонет, безбожно тонет в ее вскриках и стонах, и в рваном дыхании Малфоя, в ритме их движений, лихорадочно нащупывая пальцем вход в знакомое до сжимающей грудь боли белокожее тело, проникая в него — и утопая в родных ощущениях, по которым безумно, нечеловечески, невозможно истосковался…