По дороге в Нью-Йорк (письма из Вены) - [4]
Тут есть нечто вроде эмигрантского клуба. В субботу был мой вечер. Очень смеялись и хлопали. Обидно, что вас не было. Я так завидую всем, кто с женами и дочками! […] профессор Тамарченко мне сказал (есть еще профессор Тамарченко — его жена): «Ильф и Петров могут спать спокойно». А один еврей в кулуарах говорил: «Вам очень пойдет искусственная замша!» Я почему-то обиделся на «искусственную» […].
5
Дорогие мои! Наконец-то получили ваш ответ. Интервалы стали очень большие. Через три дня напишу снова. Чтобы бегали два трамвая по одному маршруту.
Мы живем однообразно и тихо. Я хожу только к Руткевичу по субботам. И то не всегда. А двадцать пятого буду читать в институте славистики.
Ходил в парк убирать листья, за деньги. Заработал больше пятисот шиллингов. Еще предлагают малярную работу, но нет грязной одежды, все новенькое.
Тринадцатого мы, очевидно, переедем в квартиру Ефимовых. Так что пока отвечайте «До востребования»: Dovlatov. Poste restante. Wien-1010 Osterreich (Austria).
На почте я бываю ежедневно. А там видно будет. Но и отправленное по нынешнему адресу я, конечно, получу. Оставлю соответствующие распоряжения.
Хвостенко тут у нас был. Он милый парень, ранга Ентина. Он даже чем-то нам помог. Песенки — убедительно средние, несамостоятельные.
Что это за богатый гость из Хьюстона? Надеюсь, это просто ваш знакомый?
Шарымовой привет. А тут говорили, что она преподает…
Кажется, в Нью-Йорке Иосиф. Как он выглядит? Какое производит впечатление?
Дела с отъездом не продвигаются. Все еще не было первого интервью в консульстве. И медосмотра не было.
Мы очень скучаем. Мне все кажется, что письма от вас сдержанные. И я расстраиваюсь. Думаю, это только кажется.
У меня лежат два приглашения из Франции, по одному — из Мюнхена и Рима. Все поражаются, что я не еду. Одному ехать скучно. И денег жалко. Игорь был в Париже, фуганул 3000 шиллингов. Ходил по издательствам. Вынес какие-то деловые впечатления. Все мне изложил. В общем, не еду…
Русская книжка в «Ардисе» должна уже выйти. Может, ты ее раньше увидишь. Что с английской — не знаю. Ладно, Игорь приедет, напишет.
Леша молчит.
Да, еще одна неприятность. У меня жутко болят зубы. Даже отсутствующие. Иногда ночью раскрываю окно и вою. Фонд врача не оплачивает. Поскольку оскудел. Рогойский получил взыскание за финансовый либерализм. Не знаю, что и делать. Терплю…
Напишите о Катиной школе. О твоей работе. Ты по-прежнему в двух местах? Что предст. собой «Новый журнал»? Какова тенденция? И два слова о газете… Если будет время. Я их как-то должен иметь в виду.
Ну, обнимаю вас, мои любимые. Катенька, родная, не ленись, занимайся, помогай маме. Очень тебя прошу и умоляю.
Ваш папа
6
Ленуся, родная, здравствуй! Катенька, привет!
Жизнь у нас однообразная. Сбережения тают. Дорого стоит подготовка к отъезду. Фотографии, штемпельные марки, фонд не оплачивает. За Глашу пришлось уплатить штраф. И так далее.
Телефон наш: 347-88-83. Звонить не стоит. И не потому, что дорого. По телефону вечно говоришь ерунду. А главное сказать не успеваешь. И всегда остается горькое чувство. Да и мама будет плакать…
На Рождество были у Косцинских. Довольно скучно посидели. Гусь был жесткий, но я съел четыре порции. Кирилл симпатичный, но замордован бабами. […] Представляешь? Он все хочет напечатать здесь статью про то, как брал Вену. Австрийские газеты реагируют на эту тему сдержанно. В этой статье есть такой абзац. Вернее — был. Я заметил, он исправил. «Передо мной, дрожа от ужаса, стояли шестеро австрийцев. Один из них был мертв».
Дружить здесь не с кем. Эмигранты, главным образом — врачи. (Саврасов. «Врачи прилетели»). С уклоном в гинекологию и зубное протезирование. Есть несколько писателей — жуткая дрянь. Один сказал: «У меня проза типа белых стихов». Есть литератор по фамилии — Блок. Я был уверен, что дело исчерпывается Виктором Чеховым, Раисой Ахматовой и целой группой ленинградских поэтов — Некрасовых (Георгий, Юрий и Борис).
Умер Саша Титов. От пьянства. Что произошло с Чарой? Вернула ли она твои книги?
Катюня, не скучай. Скоро будем вместе. Это будет самый (и единственный) счастливый день моей жизни. Мне кажется, все будет хорошо. Главное — соединиться. Мой гороскоп на этот год — хороший. Мне товарищ перевел из местного журнала.
Боже, как я вас люблю.
В Новый год будем дома. Придут Кирилл и Аня.
Обнимаю вас. Мучаюсь и жду!
Изнемогающий
папа Сережа
Р. S. Сюда звонили Ксана (трижды) и Донат. Донат твердо намерен ехать. Ксана спрашивала, не подождать ли ей родителей. Я запретил ждать. Передай это Мише. Звонили пьяные Боря и Грубин. Спросили: «У тебя гастроном близко?»
С.
7
Родные мои, ненаглядные девочки, здравствуйте!
Значит, русская книжка вышла — это хорошо. Вчера ее упомянули по радио.
Лена! Если у тебя окажется экземпляр, можешь ли ты послать его сюда? Насколько это дорого? Книжная бандероль в Америку стоила Игорю 60 шиллингов. Т. е. — 4 доллара. Это до 5 кг. С указанием «Books only». Хотя, я вдруг подумал, это была не авиапосылка. Короче, во сколько это обойдется? Идеально было бы — налож. платежом. Сколько может потянуть одна тоненькая книжка? А лучше, если бы ты согласилась выслать ее наложенным (наложным?) платежом. Или хотя бы пусть Катя нарисует обложку. (Огр. спасибо ей за рождеств. картинку).
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переве дены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.
Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.