По дорогам войны - [26]
Анри сохранил верность своему пернофису. Я же просто видеть не мог это мутное анисовое свинство. Пернофис пила вся Франция. Большей частью акций фирмы "Перно и сын" владели немцы.
- Дорогой друг, ну куда с такой моралью на немцев?
- Подожди немного, - ответил мне капитан. - Когда придет беда, настоящая беда, ты узнаешь французов.
Когда придет беда? Анри говорил о психологии французского солдата, пытаясь обосновать свою веру в то, что французы удвоят боевитость и ни перед чем не отступят, когда над ними нависнут тучи неотвратимой катастрофы. Пока идут бои за линию Мажино, капитан все еще верит. Он оправдывает их: французы - обычные люди, наряду с достоинствами они имеют свои недостатки, кроме силы - свои слабости; они верят в счастливую звезду Франции, и это позволяет им идти на все, в том числе и на кризис морали.
- Анри, разве мораль можно внедрить в приказном порядке?
"Нет, нет, - подумал я, - ваши трудности не временны, они глубоко укоренились, они опасны и серьезны как по своей непосредственной значимости в минуту величайшей необходимости, так и по своим далеко идущим последствиям..."
Мое внимание привлекли несколько французских солдат в красно-синей форме семидесятых годов прошлого столетия. Как голодные волки, рыскали они по садику кафе, кидая жадные взгляды на тарелки и бокалы.
- Солдату платят пятьдесят сантимов жалованья в день, - бросил мне приятель. - Ровно столько, сколько стоит марка на письмецо милой.
Наши взгляды встретились. В глазах солдат я прочитал, что за это общество они не будут воевать. Я хорошо понял это. Мы поставили не на ту карту. С Францией мы Гитлера не разобьем. Французское общество уже давно разлагалось и без прямого воздействия Гитлера. Он лишь использовал роковые слабости этого общества.
В платановой аллее Безье под сияющим небом шумела гуляющая публика. Молодые люди совершали моцион перед воскресным обедом. Возле большого транспаранта, на котором писали данные о положении на фронте в битве за Францию, был поворот. Пара за парой поворачивались спиной к сообщениям о положении на фронте и дефилировали снова вверх, к церкви. Плевал я на это! На севере проигрывали вторую битву на Марне, но для этой молодежи Северная Франция не была Францией. Слабое дуновение ветра доносило до нас тонкий аромат духов.
Затем пал Париж. Фронт на короткое время остановился на Луаре. Это была последняя оборонительная линия. Битва за Францию приближалась к своему горькому финалу. Только теперь на фронт неизвестно откуда стало поступать снаряжение, которого так не хватало сражающимся частям. Танки, орудия и прочее вооружение спешно посылались на фронт. Теперь, вдруг! А в один прекрасный день из долины Роны прибыли к чехословацким артиллеристам и лошади. Много лошадей. Больные тощие клячи едва держались на ногах. Они не годились даже на мясо. Упряжь была им тяжела и висела на них, будто на скелетах. Она больно врезалась в открытые раны в длинной неухоженной шерсти. С такими развалинами нам и предстояло выступить в поход против врага, сила которого была в быстроте и маневренности. Однако до этого не дошло. Кто-то слишком поздно выдал со складов оружие и транспортные средства. Слишком поздно! Это было непостижимо, невероятно, но это был факт! События развертывались с катастрофической быстротой. С одной стороны - высокомеханизированный, моторизованный вермахт, руководствующийся четко разработанной теорией блицкрига; с другой - задыхающаяся, недостаточно оснащенная французская армия со старым, недостаточно решительным командованием, зараженным фашистскими идеями. Как же иначе могло все это кончиться? То, что в весенние месяцы 1940 года, в период "странной войны", было лишь предчувствием приближающегося краха, вскоре после вторжения немцев отчетливо говорило о неизбежном падении Франции.
Поздно, слишком поздно начали французы свою общую исповедь. "Мы должны научиться послушанию, дисциплине и порядку, покончить с нашим злым гением, которым является подавление истины и извращение фактов", - писала вдохновляемая национальными авторитетами печать. "Республику убили хитрецы и аферисты, нарушавшие законы, отвергавшие правила честной игры и льстившие себя надеждой, что они сумеют уклониться от воинской повинности, от родительских обязанностей и уплаты налогов, - короче, от всех и всяческих обязательств. При мысли о наших павших мы должны покончить с нынешним образом жизни, - написал тогда один выдающийся французский деятель, - мы должны покончить с нашими гурманскими склонностями, с нашим бесплодным эгоизмом, неумением рассчитывать, нашим существованием без возвышенных идеалов. Чего у нас был наибольший дефицит, так это дефицит патриотизма. Эту главную добродетель мы похоронили в политике. Мы не осознали, что патриотизм должен быть основной чертой каждого француза..." Такова была их запоздалая исповедь.
Нет победы в заранее проигранных битвах.
* * *
Образ Франции 20-х годов был уже давно размыт разложением французского общества, которое продолжалось и в 30-е годы. Несмотря на это, в Чехословакии не делалось ничего, чтобы в полную силу зажглись красные сигналы тревоги. Какое представление о Франции тех лет пытались внушить нам репортеры, дипломаты, писатели, военные и туристы, воспевая ее блестящий образ на основе поверхностных лишь наблюдений? Это представление внушило целому поколению веру в крепость и нерушимость обязательств Франции по отношению к ее среднеевропейским союзникам. И это стоило нам "Мюнхена" и всего того, что затем последовало в Чехословакии и во всем мире. А ведь все эти наблюдатели и специалисты по Франции были обязаны нас предостеречь! Это открытие не так уж трудно было сделать. Подписание "пакта четырех" и июле 1933 года как нельзя лучше свидетельствовало о том, что этот наш союзник готовится уступить свои позиции в Центральной и Восточной Европе фашистским державам - Германии и Италии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.