По дорогам войны - [15]
- Где вас разместили?
- В "Хунгарии".
- О-оо!
- Господин Стейн, я уверен, что мы с вами на всю жизнь запомнили бы эту ночь. - Стейн удивленно взглянул на меня.
- Вам нужны деньги? - предложил он.
- Да, не помешали бы, - ответил я с неожиданным для себя высокомерием и окинул взглядом его холеное лицо, на котором застыло легкое недоумение. В кармане у меня не было ни гроша.
- Они вам понадобятся, - заключил он, и я взял деньги. Они не задержались в моем кармане. У них была короткая судьба.
* * *
Мы ехали по незнакомым кварталам города. Машина долго петляла по улицам, пока наконец не остановилась перед старым одноэтажным домом. Всю дорогу я держал детей за руки. У меня было такое чувство, будто нас по пятам преследуют жандармы. Не глядя по сторонам, мы вбежали в подъезд. Нас привели в какой-то подвал. Он был похож на берлогу, и единственное, что напоминало о присутствии здесь людей, была сваленная в углу садовая мебель - круглые столики, складные стулья. Зимний склад летней мебели. Напрасно искал я хоть одно окошко. Ни воды, ни еды не было. Здесь царили только тьма и холод. И все-таки в этой берлоге мы чувствовали себя хорошо. Чтобы понять это, достаточно было вспомнить события минувшего дня. Здесь, в подвале, нам ничто не угрожало, и на смену страшной усталости пришло хорошее настроение. Мальчишки веселились, и мне пришлось потрудиться, чтобы утихомирить их. Составив столы, мы улеглись на них и вскоре, счастливые, уснули.
Это была странная ночь, самая странная из всех, какие я помню. Я дал тогда зарок, что никогда больше не позволю себе так потерять контроль над собой, как в то злополучное воскресенье.
Когда следующим утром я проснулся на двух круглых столах, то не сразу понял, где нахожусь. Это был пансион Дьерфи на улице Харминцадик. Я вышел из подвала, улыбнулся солнцу и земле, и меня охватило радостное чувство: мы были живы.
Удар
Мы выехали около двух часов дня. Настроение было хорошее, погода благоприятствовала. Шестиместный "пежо" был набит до отказа. Вместе с нами ехали два молодых чехословацких летчика, которые спешили во Францию. Маршрут Будапешт - Сегед - Хоргош был достаточно хорошо освоен.
Мы проезжали вдоль Тиссы по типично мадьярской равнине, начиная от Кечкемета буквально усыпанной многочисленными озерами. На память пришли чарующие звуки "Венгерской рапсодии", а за окном проплывали будто ожившие картинки к музыке Листа: заснеженные деревни, колодцы с журавлями, стада овец. Снег покрывал всю бескрайнюю долину.
Дети хорошо выспались. Фред являл собой пример спокойствия и послушания. Франтишка выглядела немного усталой, но настроение у всех было приподнятым. Мы знали, чему радовались: ночью мы перейдем третью, последнюю границу, которая, как говорят, открыта для свободного передвижения. Это казалось настолько неправдоподобным, что во мне невольно роились всякие сомнения, но я их тут же отгонял. Скоро нас встретит свободная страна. Свобода! Мы узнали истинную её цену, когда на нашу землю пришли гитлеровцы.
Когда начало смеркаться, мы с погашенными фарами тихо въехали в Сегед. Машина остановилась возле низенького домика на боковой улочке. В полуподвальной квартире, куда нас привели, мы некоторое время ждали проводника. Здесь мы услышали, что из Будапешта ожидаются еще две машины с живым грузом.
Проводник, говоривший по-венгерски с заметным акцентом, потребовал за свои услуги слишком высокую плату, ссылаясь на то, что наш случай весьма рискованный и что он в конце концов не гарантирует безопасности жене и детям. В разговор неожиданно вмешалась Франтишка. Она по-венгерски заверила проводника, что все будет хорошо. После этого проводник говорил только с Франтишкой, а она мне переводила. Проводник дал несложные инструкции.
- Когда я оставлю вас одних, - сказал он, - вы уже будете на территории Югославии, неподалеку от озера. Слева вы увидите огни пограничной станции Хоргош. За озером вам надо повернуть налево, но ни в коем случае не направо. Это опасно. - Все его объяснения показались мне туманными и расплывчатыми.
* * *
Когда мы, стараясь не привлекать внимания, отъезжали от Сегеда, уже стемнело. Было около восьми часов вечера. Через полчаса машина остановилась на шоссе. Мы вышли и направились вслед за проводником к какому-то полю. Вместе с нами шли пассажиры еще двух машин. Проводник шагал быстро, за ним растянулась длинная цепочка людей. Рядом с проводником шла Франтишка, потом я с Миланом за спиной, дальше - Фред и все остальные. Темная ночь и глубокий снег служили надежным укрытием. Было нас девятнадцать человек.
Наш проводник почти бежал, видимо желая поскорее избавиться от нас. Темп был невероятный. Стало так темно, что мы с трудом различали дорогу. Сейчас вопрос жизни-или смерти сводился к тому, чтобы не отстать от проводника, который все убыстрял ход, и расстояние между нами увеличивалось. Я отставал. Капли пота стекали мне на глаза, и я вытирал их платком, стараясь, чтобы Милан ничего не заметил.
- Папа, ты устал, спусти меня на землю, - шепнул он мне на ухо.
- Нет, Миланек, я не устал. Нельзя останавливаться.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.