По дорогам войны - [14]

Шрифт
Интервал

- Вы разрешите нам переночевать у вас? - спросил я, и вдруг меня охватила нестерпимая тоска.

Стейн окаменел, но потом, взяв себя в руки, спросил:

- У вас есть документы? Мне уже все было ясно.

- Господин Стейн, in Nacht und Nebel{5} с паспортом через границу не бегут, - проговорил я и замолчал.

' - Я официально эмигрировал и должен соблюдать законы этой страны. После этих слов Стейна, зная его возможности, я еще на что-то надеялся, однако он закончил твердо и решительно: - Так что это исключено.

- Но нам некуда идти...

Он равнодушно пожал плечами. Мне, конечно, следовало встать и уйти, но я не сделал этого. Я молча ждал, что будет дальше. Мысленно я проклинал его трусость, во мне росло презрение к этому человеку, и я сказал:

- Они нас уничтожат.

Наступившая тишина длилась, казалось, целую вечность. Такое не забывается. Здесь, у Стейна, нам уже делать было нечего.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Я нервничал, и это невольно передалось ему. В голове у меня царил хаос, и уверенность оставляла меня. Но я овладел собой и, когда Стейн собрался уже объяснять, почему не может поступить иначе, сказал каким-то чужим голосом:

- Оставьте хотя бы их на два часа.

Что могли изменить эти два часа, я не знал. Почему именно на два часа?

Я невольно подумал о том, как он блаженствовал здесь, в этом номере, в то время, как мы, словно бездомные собаки, скитались по дорогам...

Я просил о двух часах и получил их. С минуту он смотрел на меня с недоумением и беспокойством. Может, именно в эту минуту он понял, что значит действительно быть эмигрантом? Постоянно скрываться, не имея ни документов, ни денег... Может, в этот момент он испугался меня? Да, такая мысль могла испугать.

От постоянного нервного напряжения чувства мои притупились, и я не испытывая сейчас никакой жалости к этому человеку. Я боялся, что он прочитает мои мысли. Впрочем, я и сам их боялся, ибо они возвращали мне утраченную смелость.

Два часа! Всего лишь два часа! Меня охватила страшная тоска: ведь через два часа нам придется покинуть эту комнату и снова что-то искать. Я знал, что нужно уходить, но не знал куда. Где кратчайший путь к югославской границе? У меня не было даже карты, а рисковать, расспрашивая людей, не хотелось. Любые расспросы вызвали бы подозрение. Минуты бежали за минутами. Наконец я поднялся, чтобы идти...

Под мостом я тщательно осмотрел прилегающую к нему часть набережной в надежде найти хоть какое-нибудь место для ночлега. Дул холодный ветер. Своды моста были абсолютно гладкими и не скрывали от постороннего взгляда. Ничего не дал осмотр и близлежащих дворов: везде были запоры.

Я опустился на ступеньки. Безнадежность и отчаяние охватили меня. Что будет с нами через два часа? Смятение и страх толкали на безрассудство. Холодом потянуло от реки, холод сковал мне сердце от тех мыслей, какие роились в голове. Оставались только две возможности: сдаться властям, что означало немедленную расправу, или, вопреки воле хозяина, переспать ночь в его номере, а утром двинуться к югославской границе.

Я готов был расплакаться, но с каждой минутой все больше склонялся к роковому решению. Казалось, это единственный, самый правильный и самый легкий путь к спасению. Страх и сомнения исчезли: оставалось провести ночь в "Геллерте", а утром бежать в Сегед. Что-то меня еще останавливало, но другого выхода я не видел.

Когда я уже решил окончательно переночевать у Стейна, молнией пронеслась спасительная мысль: "В "Метрополь"!"

- Господин Буни, - ответил я на вопрос портье, поинтересовавшегося, кого я ищу.

- Номер 216, пожалуйста, - сказал портье.

Я содрогнулся от мысли, что, не окажись я здесь, в "Метрополе", с нами было бы уже покончено. Я уставился на портье: как же все было просто!

Через секунду я уже стоял у номера 216. Постучал. Дверь приоткрылась, и я быстро просунул ногу в щель. Этого, конечно, делать не следовало. Кто-то с силой пытался ее закрыть с той стороны. Началась молчаливая упорная борьба. И тут меня осенило. "Буни", - шепнул я в щель. Дверь распахнулась. Передо мной стоял незнакомый мужчина, а за его спиной - те двое из Чехословакии, с которыми мы добирались сюда из Брезовы. Увидев меня, они смутились, но теперь я уже был на коне. Господин Буни - это был, конечно, он - так тщательно прикрыл за мной дверь, будто хотел спрятаться от всего мира. Он не проронил ни слова. Кажется, мое непрошеное вторжение явно шокировало его.

Все трое были уже одеты и собирались спускаться вниз, к машине, чтобы ехать во французское консульство. Господи, что бы с нами стало, опоздай я буквально на минуту! Миг, мгновение отделяли нас от полного краха. Нет, что и говорить, бывают чудеса на свете!

В машине я тихо блаженствовал и молчал. Какое счастье! Глядя со стороны на своих соотечественников, я размышлял о человеческой жестокости.

На территории консульства мы были наконец в безопасности. Теперь мог спать спокойно и господин Стейн.

После необходимых формальностей я помчался в такси за семьей.

- Спасибо, что вы позволили им остаться. Очень любезно с вашей стороны. Благодарю вас, - сказал я Стейну. Он не мог не почувствовать иронии в моем голосе.


Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.