Однажды рубил он колья для изгороди.
Только что повалил он дерево и забил клин, да так ловко, что расщепил ствол во всю длину, вдруг видит — выходит из чащи его красавица.
В руках у неё серебряное ведро. И несёт она ему в этом ведре обед — похлёбку из сметаны. Такую густую, жирную, вкусную — просто объедение!..
Уселся он на пенёк, поставил перед собой ведро, а жена напротив — на расщеплённое дерево присела.
Да не пришлось Массу этой похлёбки попробовать. Едва взялся он за ложку, смотрит — что такое? — из щели ствола, на котором сидит его жена, высовывается кончик хвоста… Тут Масса точно громом ударило.
Так вот оно что! Значит, жена-то его попросту русалка, нечисть лесная!
Вскочил он, вышиб с одного удара клин из дерева и защемил русалочий хвост.
Заметалась русалка, как лисица в капкане, оборвала хвост — и бежать.
Он даже глазом моргнуть не успел, а её и след простыл.
Стоит дядя Масс как вкопанный и только шепчет: «Сгинь! Пропади! Сгинь! Пропади!»
Сколько он так стоял, он и сам не помнил. Потом очнулся, смотрит: вместо серебряного ведра — перед ним корзина из берёсты, а вместо сметанной похлёбки — болотная тина со всякими там пауками, слизняками да головастиками.
С той поры дядя Масс никогда не заглядывал в этот лес. Очень уж он боялся, чтобы русалка в отместку не оборотила его в зверя, в птицу или просто в трухлявый пень. Они это умеют!
Прошло пять лет. И вот раз отправился дядя Масс разыскивать пропавшую лошадь. Шёл он, шёл и забрёл в тот самый лес. Просто ли он с дороги сбился или нечистая сила его заманила, а только попал он в такую чащу, в какой ему отроду бывать не приходилось. Глушь да темь.
И стоит в этой глуши маленькая хижина. От земли до крыши мхом обросла. И кому охота в таких дебрях жить!..
Заглянул дядя Масс в окошко, видит: хозяйничает в хижине какая-то женщина. Не поймёшь — старая или молодая, — уж больно безобразна.
Месит женщина какое-то тесто зелёное. А в углу сидит ребёнок лет четырёх — весь в мать лицом.
И вдруг оставила женщина работу, налила в кружку пива и говорит ребёнку:
«Вынеси-ка пива твоему отцу! Вон он там стоит, под окном».
Как услышал это дядя Масс, так и бросился бежать без оглядки! И только тогда дух перевёл, когда затворил за собой дверь своего дома в Кнэ и запер её на засов.
С тех пор дядя Масс никогда уже не ходил в горы и даже из Кнэ навсегда уехал, чтобы только подальше быть от тех мест…
А всё-таки, — закончила свой рассказ старая Берта, — даром это ему не прошло. Так и остался он с той поры и до конца дней своих словно не в себе. Большого ума человек, а с придурью!..
— Да он, может быть, так с придурью и родился, твой дядя Масс из Кнэ, — сказал я. — И уж что там ни говори, а в колдовстве он не много смыслил. Ну, что это за колдун, если сам не может уберечься от порчи!
Берта, может быть, и была в душе со мной согласна, но продолжала уверять, что такого умелого знахаря, как её дядя, и не было и не будет.
Я не стал с ней больше спорить, потому что мне хотелось услышать от неё ещё какую-нибудь чудесную историю.
И в самом деле старая Берта разговорилась.
Я набил трубку, закурил от горящей лучины, которую протянула мне Берта, и приготовился слушать.
— Да уж если русалки и тролли вздумают обморочить человека, — сказала Берта, — так будьте спокойны, они вам так отведут глаза, что вы самого себя не узнаете. Вот послушайте, что случилось однажды в городке Мельбу.
Как-то летом погнали девушки коров и коз на горные пастбища в Халланд.
Сначала все было хорошо, но через несколько дней скот ни с того ни с сего начал беситься. Сладу с ним никакого не было. Девушки просто из сил выбились, гоняясь за одичавшей скотиной.
Они уже не знали, что им и делать: гнать ли стада обратно в Мельбу или звать кого-нибудь на помощь. Но тут к ним на горное пастбище пришла ещё одна девушка из их селенья. По всей округе она считалась первой красавицей и была только что просватана.
И что ж вы думаете — стоило этой девушке показаться в горах, как скотина сразу успокоилась — и коровы, и овцы, и козы.
Пасти их стало так легко, что девушка уговорила подруг вернуться домой, а сама вместе со своей любимой собакой осталась в горах присматривать за стадом.
Однажды сидела она после полудня у себя в хижине и пряла шерсть.
Вдруг дверь открывается и входит её жених.
Девушка удивилась. Она не ждала его в эту пору. А он как ни в чём не бывало садится возле неё на лавку и говорит, что решил не откладывать свадьбу на осень, а справить её сегодня же, здесь, на горном пастбище. Он уж и гостей позвал — всех родных и соседей.
Девушке бы радоваться, а у неё почему-то на сердце словно тяжёлый камень лежит.
А тут уж и гости стали съезжаться. Накрыли свадебный стол, уставили его серебром, подали всякие кушанья.
Подружки подвенечное платье принесли и венец с алмазами.
Убрали они невесту как полагается и по старинному обычаю надели ей на голову венец, а пальцы унизали кольцами.
Все вокруг будто знакомые: родня, подруги, соседи, соседки… А девушке почему-то не по себе. И верный её пёс словно почуял недоброе — поджал хвост, ворчит, пятится от гостей. А когда невесту усадили за стол, он выскользнул из хижины и опрометью кинулся вниз — в Мельбу.
