По дорогам прошлого - [9]

С фиктивной путевкой в руках они покинули аппаратную, приказав Тосе не говорить никому, что она здесь видела и слышала.

…Спустя некоторое время на дальнем пути против здания вокзала остановился состав из семи вагонов — балластная вертушка. Машинист первого класса Алексей Суворов держал в руках путевку, вчитываясь в короткие строки документа, значение которого раскрыл ему незадолго до этого его кум — начальник станции Дно.

— Это, Алеша, задание Совета рабочих депутатов Петрограда. Понимаешь? В Петрограде — революция! — сказал Зубрилин, передавая путевку. — У тебя все в порядке?

— В полном, — и машинист приложил руку к козырьку форменной фуражки.

— Бригада знает, на что идет?

— Знает!

— Не подведешь?

— Зря ты, кум, такие слова говоришь, — недовольно пробормотал машинист. — Лучшая бригада на паровозе!

— Как только дежурный даст сигнал, двигайте! Я следом за вами.

Зубрилин пожал руку машинисту, его помощнику и кочегару и быстрым шагом пошел вдоль состава к хвостовому вагону. Там, на тормозной площадке, обстоятельно устраивался плотный, здоровенный дядька в форме со значками кондуктора. Он по-хозяйски, не спеша раскладывал на дощатом полу сено, прикрывая его сверху брезентом.

Увидев, с каким старанием кондуктор готовится к очередному рейсу, Иван Иванович невольно улыбнулся. Замедлив шаг, он подошел к вагону.

— Бойченко! Зря стараешься. Переходи в середину состава!

Тот сурово взглянул на начальника станции и ответил, что по уставу не имеет права уходить с площадки хвостового вагона.

— Так я же тебе разрешаю!

— Не полагается, — отрезал исправный служака.

«Вот неожиданность! — подумал взволнованный таким оборотом дела Иван Иванович. — Как теперь быть? Не раскрывать же ему приказ Совета рабочих депутатов?»

— Слушай, Бойченко! Переходи! Так надо! Понимаешь, надо! — убеждал Зубрилин, боясь, что кто-нибудь из жандармов или шпиков заметит его затянувшуюся беседу с кондуктором.

Бойченко молчал, раздумывая над словами уважаемого им начальника. А Иван Иванович, покраснев от напряжения, соображал, что ему предпринять, чтобы избавить кондуктора от верной гибели.

Через несколько минут следом за вертушкой пойдет паровоз. На полном ходу он врежется в хвостовой вагон балластного поезда. А на тормозной площадке этого вагона сидит человек, честный работяга-железнодорожник. У него жена, дети. Бойченко погибнет, если не перейдет со своей площадки ближе к паровозу.

— Не могу я, Иван Иванович! Служба не велит! — скорбно вздохнул кондуктор.

— Сегодня, брат, служба велит делать то, что я тебе приказываю. Ответ на мне.

Бойченко ударил с досадой носком сапога по сену, проверил прикрепленные позади тормозной площадки сигналы и угрюмо буркнул:

— Ладно. Пойду.

Сорвав с крюка тулуп, он, хмурясь и ворча, направился к середине состава.

Выждав, когда Бойченко отойдет от хвоста состава подальше, Зубрилин помчался в депо. Там уже поджидали его старые друзья — начальник тяги Красовский и его заместитель Шуров.

Братко предупредил их и распорядился подготовить все к приходу Зубрилина.

— Паровоз готов, — сказал Красовский, увидев раскрасневшегося от быстрой ходьбы Ивана Ивановича. — Хоть сейчас в путь.

И, как бы в подтверждение его слов, к воротам депо подошел, пыхтя и фыркая, паровоз с молочно-белыми буквами «ОВ» сбоку.

Иван Иванович поднялся в будку машиниста. Следом за ним туда вошли Красовский и Шуров. Паровоз покатил за ворота депо и возле здания вокзала остановился. Дежурный по станции подал сигнал, и «овечка» двинулась к выходным стрелкам на Бологое.

— План такой, — говорил, волнуясь, Зубрилин, — догоним вертушку и врежемся в хвост. Разобьем два-три вагона, загородим путь. Не то что государь-император, сам сатана со всем адом кромешным не пройдет ни в Дно, ни в Псков. Жди, пока разберут обломки. А то и паровоз сойдет с рельсов. Это дня на два работы, не меньше. Царь не прорвется к Пскову, не доедет до Северного фронта. Только самим спрыгнуть вовремя…

— По моей команде. Я — последний! — сказал машинист.

Пока Зубрилин подготавливал к отправке балластную вертушку, пока договаривался с Красовским, военный комендант тоже не дремал. Волнение начальника станции показалось ему подозрительным. Комендант чуял: за его спиной что-то готовится. Но что?..

Проходившие со стороны Петрограда поезда были забиты солдатами. Их отправляли на фронт. По крайней мере, так им говорили, когда вывозили из столицы. У многих на шинелях висели большие красные банты. Солдаты разносили весть о восстании в Питере. Это еще больше тревожило коменданта.

«Надо глядеть в оба, — думал он. — Верить никому нельзя!»

Жандармы принесли коменданту отобранный у зазевавшегося солдата лист плотной бумаги с напечатанными жирной краской словами:

МАНИФЕСТ

РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

КО ВСЕМ ГРАЖДАНАМ РОССИИ

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!

Полковник Фрейман читал: «Граждане, солдаты, жены и матери! Все на борьбу! На открытую борьбу с царской властью и ее приспешниками!

По всей России поднимается красное знамя восстания! По всей России берите в свои руки дело свободы, свергайте царских холопов…»

Комендант передернул плечами; по спине между лопатками пробежал холодок. Он скомкал манифест и, заскрипев от злости зубами, распорядился вызвать к себе жандармского ротмистра.