По дорогам Империи - [3]

– Безумие… – прошептал он еле слышно. – Как? Не может такого быть…

– Чего? – не расслышав, спросил взволнованный мужчина, поправляя подушки.

Тихо подойдя сзади, Инала приобняла мужа.

– Юр, наш мальчик, кажется, потерял память, – она постаралась сказать это как можно тише, на ухо супругу, но Взрывник все равно услышал.

– Калин, ты помнишь своего отца? – спросила Инала, ласково глядя на испуганного ребенка.

Тот отрицательно мотнул головой.

Широкая тяжелая ладонь коснулась взъерошенных волос мальчишки.

– Ни-че, главное – жив, а память вернется. Инала, шла бы ты спать, на тебе лица нету. Я подежурю.

– Но… – она собралась было возразить мужу.

– Иди, говорю.

Напоив сына теплым молоком, уставшая женщина ушла отдыхать, а Юр взял деревянную заготовку, уселся на лавку напротив кушетки с засыпающим мальчиком и принялся стругать ее здоровенным, кривым ножом, точно таким же, какой был у Базиля.

Глава 2

Разбудил его спор громким шепотом. Скосив в сторону глаза, Взрывник увидел двух одинаковых на лицо девчонок.

– А я говорю: не вспомнит он тебя.

– Дура ты, Доня. Если он меня не вспомнит, то как же тебя узнает, а?

– А спорим?

– Не буду. Отстань. Мать сказала, что это Боги у него память отняли в обмен на жизнь. Надо ему все сызнова рассказывать и знакомить со всеми, как пришлого.

– Умная ты у нас сильно, Анятка. Картофлю вон лучше чисть, а не болтай.

– Проснется, да поглядим.

Взрывник усмехнулся.

«Ну, Боги так Боги, все проще будет тут торчать, – думал он, озабоченно разглядывая тощую, цыплячью кисть, кожа на которой просвечивалась, обтягивая каждую косточку. – Мда, Калин… че ж ты хлипкий-то такой мне достался?»

В прошлой жизни Взрывника гоняли по полигону, не жалея, и мальчишка выглядел вполне прокачанно для своего возраста.

«Ну, ничего, были бы кости, а мышцу нагоним и мясо нарастим. Сил вот только чуть наберусь и займусь я тобой, Калин», – чуть улыбнулся, радуясь новому телу, новой жизни… почти забытым ощущениям.

Стараясь изо всех сил, Взрывник полностью сел, сам, без подушек, свесив ноги с лежанки. В голове зашумело, белые круги поплыли в глазах, и сильно захотелось пить…

– Ой! – взвизгнула одна из сестренок. – Да что ж ты!

Всплеск воды, грохот табурета, и тут же тело его подхватили в четыре руки, ойкая и приговаривая, что он бестолочь, и вставать нельзя, и мамка заругает. Его снова уложили в постель.

– Пить, – прохрипел он слипшимся горлом.

* * *

Калин сидел на деревянном крылечке, греясь под лучами вечернего солнца. Две недели прошло с тех пор, как он очнулся, а тумана все нет. Воняющего химией, того самого, который предшествует переносу в его прошлый мир. Неужели там стряслась беда? Не мог отец обмануть, он обещал вернуть его, перебросив обратно. Видимо, что-то с аппаратурой случилось; нужно просто подождать, папа найдет способ забрать его назад, домой…

– Эй, Калин! Ты жив, придурок?! – насмешливый звонкий голос раздался из-за частокола, и над заостренными деревянными пиками показалась вихрастая голова белобрысого мальчишки.

Взрывник всматривался в веснушчатое лицо голубоглазого паренька, но память Калина молчала. Кто он? Вот, черт!

Тот, долго не раздумывая и не дожидаясь приглашения, перемахнул через двухметровую изгородь и, отряхнув широкие штаны, подвязанные куском веревки, уверенно направился к крыльцу.

– У-у-у-у, ну ты и страшный стал, как в тех сказах про черные времена, – приветственно хлопнув Взрывника по плечу, мальчишка плюхнул свой зад рядом, на ту же ступеньку, и, опершись сомкнутыми в замок руками на свои колени, уставился взглядом себе под ноги. Вздохнул. – Я… я думал, все…

Уголки губ медленно расползлись в улыбке, и тут же повеселев, белобрысый добавил:

– Но ты живуч, как глот.

– Г-л-о-т? – медленно проговаривая каждую букву, переспросил Взрывник.

– Ну, да, эти бесовские выкормыши пустошей. Ты чего, Калин?

Взрывник виновато пожал плечами и приложил руку к своей голове:

– Не помню. Я теперь много чего не помню.

– Как это? Ага, еще скажи, что и меня не помнишь, – не поверив, усмехнулся паренек.

Взрывник еще раз внимательно всмотрелся в черты лица и, не дождавшись никаких былых воспоминаний, отрицательно покачал головой.

– Во-о-о, трепло! Ага, бреши да не забрехивай!

– Ничего он не брешет, – раздался из недр дома голос одной из сестер. – Он себя-то не помнит, не то, что тебя, – Анята вышла на порог и строго посмотрела на мальчишек.

– Как это?

– А вот так. Боги отняли память в обмен на жизнь, – объяснила девочка с серьезным видом.

– Ого… Так ты чего, с Богами виделся, что ли? И как они? Вправду такие, как нарисованы в Храме?

– Не знаю, я не помню.

– Митек, топал бы ты со двора, пока мамка не пришла, а? Ему покой нужен, а ты с вопросами своими лезешь, болезный он еще, слабый, не донимай.

– А то ты лекарка будто. Ишь, важная какая. Ладно, и вправду пойду. Меня, ва-аще-то, батька за смолой к Буру заслал, а я тута рассиживаюсь. Ну, ты это, выздоравливай давай, – и тихонько шепнул: – Я тебе Богов покажу потом, на Священном камне Предков, глядишь, и вспомнишь чего, – и хитро так подмигнул.

– Иди, иди, подговорщик, – деловито проворчала сестрица, напустив на себя взрослости. – Вот вечно он тебя во всякую всячину втягивает. Не любит его мать, говорит, что он бедовый и дурной, а ты вечно с ним таскаешься, как малек с Мурайкой нашей, и всегда по шеям потом получаешь.