По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения - [15]

Первую часть завершает глава Мари-Кристин Аликс Гарно де Лиль-Адан «“Гений христианства” в свете По, Бодлера и Достоевского», в которой современность в творчестве трех писателей рассмотрена сразу в двух перспективах – визуальной и религиозной. Автора интересует проблема визуальной репрезентации в творчестве По, Бодлера, Достоевского в свете новоизобретенных технологий (панорама, дагерротип и фотография), изменивших восприятие религиозной иконографии. Гарно обращает внимание на неоднозначное отношение к дагерротипу По и резко отрицательное – Бодлера; в самой же фотографии, изобретенной во Франции и с восторгом воспринятой в США, автор усматривает симптом буржуазного, прежде всего протестантского, мировосприятия, не желающего видеть вокруг себя ничего, кроме собственного образа и подобия. Согласно Гарно, которая сама занимает радикальную католическую позицию, По был субверсивен по отношению к религиозным взглядам своих соотечественников и сопровождающей ее секулярной образности, тогда как Бодлер открыто бунтовал против новых форм обмирщения религиозного и духовного. Особый характер визуального изображения в творчестве Достоевского исследовательница связывает с влиянием православной иконописи: иконы незримо присутствуют в романах русского писателя, наделяя его образы сокровенной глубиной.

Вторая часть книги, «Демонологии и орнитологии», продолжает исследовать интертекстуальные и типологические пересечения между творчеством По, Бодлера и Достоевского, а также причудливое и фантастическое в контексте поэтики их произведений. Мы выделили два тематико-образных блока: во-первых, демонические персонажи, во-вторых – птицы. Выбор предопределен рекуррентностью образов: демоны (бесы, черти) и двойники играют значительную роль в рассказах По, поэзии и прозе Бодлера, повестях и романах Достоевского, в то время как По и Бодлеру принадлежат два самых известных орнитологических стихотворения XIX века – «Ворон» и «Альбатрос». Важно и то, что данные образы присутствуют в двух ипостасях: с одной стороны, как персонажи, с другой – как фигуры, концепты, эмблемы, выражающие мировоззрение авторов («бес противоречия» По, черт Достоевского) или метафорически замещающие их самих (птица как эмблема поэтического творчества, символ поэта). Наконец, обе темы подчас пересекаются, накладываются друг на друга: например, у По «глаз грифа» наделяет персонажа демоническими чертами, тогда как ворон настойчиво сравнивается с дьяволом (ср.: «Are you bird or devil?»; в переводе М. Зенкевича: «Птица ты иль дух зловещий!»). Это позволяет рассматривать обе темы в том числе сквозь призму фрейдовской категории «жуткого», которая очень точно указывает на новое, характерное для современной эпохи понимание фантастического. Кроме По, Бодлера и Достоевского в этой части фигурируют – в рамках компаративного исследования – Жан Поль, Малларме, Генри Джеймс, Ницше, Георге, Рильке, что говорит о преемственности и наследии исследуемых топосов в рамках современной литературы.

Глава Эльвиры Осиповой «Черт в рассказах По и в романе Достоевского “Братья Карамазовы”» помещает фигуру черта в контекст литературных и философских воззрений По и Достоевского; демонический персонаж используется обоими авторами одновременно как прием создания атмосферы фантастического и как полемическое высказывание. В главе сопоставляются рассказы По «Бон-Бон», «Не закладывай черту своей головы», «Черт на колокольне», «Бес противоречия» и роман Достоевского «Братья Карамазовы». Обращая внимание на целый ряд сходств в изображении демонических персонажей, включая комическое снижение, гротескность и конкретику деталей, Осипова тем не менее выявляет глубинное мировоззренческое различие писателей. Если у Достоевского черт выступает как орудие морального выбора, у По этот выбор начисто отсутствует, подменяясь иррациональностью, противоречивостью, желанием поступать назло себе: бес или демон толкает героев По на самообличение, но они не испытывают угрызений совести и раскаяния.

Эдгару По принадлежит и один из самых известных образов Doppelgänger в литературной традиции XIX века: двойник в рассказе «Уильям Уилсон» – олицетворение совести и одновременно персонаж, не лишенный темных, демонических черт; он преследует главного героя и встает как «призрак» (spectre) на его пути. В главе Ирины Головачевой «Битва alter ego: от По до Генри Джеймса» предложен компаративистский анализ трех произведений: «Уильяма Уилсона» По, «Двойника» Достоевского и «Веселого уголка» Джеймса. Литературный потенциал двойничества рассматривается как способ передачи своеобразного кластера «генетических признаков» по наследству, причем генеалогию Головачева предлагает вести именно от По. Три выбранных текста «интересны не только потому, что демонстрируют разнообразные сюжетные возможности образа Doppelgänger в литературе, но и потому, что двойники [в них] выступают в качестве изобразительного средства передачи изначальной, генетической информации о видах и прагматике дублирования как способа самоидентификации автора и (или) персонажа». В частности, они демонстрируют продуктивность двойнического топоса, отражающего экзистенциальную тревогу вследствие победы