По берегам Каспия. От Апшерона до Терека (с 25 фотографиями и картой) - [3]
Один в высоких сапогах и папахе, а другой в шляпе и длинном, вроде халата, пальто.
Мы поздоровались.
— Я с вами до Дербента, — сообщил доктор, садясь на линейку.
— Как селедка? — махнул я рукой на неводник[9], где сидели весельщики, а на корму набирался верным кружевом невод.
— Какая рыба! Только себя мучаем, — ответил промысловый. — Холод такой. Сельдь любит теплую воду, а сейчас на глуби вода теплее. Чорт ее затащит к берегу!
На берегу стоял ворот.
Он положил пакет, который ему дал мой горец, в карман и пошел к неводу.
— Едем! — скомандовал доктор.
Мы сидим на горе, над Дербентом. Внизу под нами город, за ним линия железной дороги. До нее, ближе к нам, камни и город, а за ней берег и Каспий.
… Неводник, где сидели весельщики, а на корму набирался невод…
Над нами голубое небо с длинными вдоль горизонта белыми облаками.
— Дербент боится дождя, а не пожара, — говорит доктор, сталкивая палочкой камешки, которые быстро катятся под гору.
Весь из глины и камня и таким был с самого основания его персами еще в V веке, — рассказывает он. — Здесь проходили полчища Тамерлана на битву с ордами Тохтамыша. Посмотрите, вон самое узкое место прохода, — там с давних пор было укрепление, и когда гуннам понадобилось проникнуть в Закавказье, им пришлось брать приступом эту крепость. Кто только ни сражался под стенами этого города! Хозары, Сассаниды, арабы, войска Александра Македонского, персы, турки и русские! — доктор обернулся ко мне.
— Вспомните, еще Федор Иоаннович вел переговоры с персидским шахом Эмиром об уступке Дербента за союз против турок! При Петре I, во время персидского похода, не мало русских солдат полегло здесь при захвате крепости. А взгляните сюда, — он указал на отгороженное место, недалеко от города, — это бывшее мусульманское кладбище; на нем погребены вожди первого отряда арабов, который пришел в Дагестан не только с «огнем и мечом», но и с исламом. Эта религия была водворена здесь надолго среди татарских племен. И все это потому, что только здесь, от древних времен и до настоящего времени, — доктор показал палкой на мчащийся поезд, — происходило постоянное движение народов.
Серые кубики домов, глиняные заборы и полуразрушенные стены города начинают приобретать в моих глазах новое значение, растет уважение к развалинам укрепления и камням крепостных стен.
Когда мы, спустившись с горы, идем по широкой улице мимо консервного завода, доктор продолжает:
— А перед войной город жил селедкой. Эта была сплошная сельдяная биржа. Вся жизнь равнялась по пузанку! Честное слово! Город имел сам рыболовные воды и сдавал их в аренду. Сюда весной на полтора-два месяца с’езжалась вся торгующая рыбой Украина, Донская область и Северный Кавказ. Это было второе нашествие гуннов! Комиссионеры, промышленники, спекуляция, надувательство, пьянство — до того момента, как кончался лов сельди. Затем занавес закрывался, вся эта орда раз’езжалась, и город затихал до следующей весны.
Мы проходим мимо строящегося каменного корпуса.
Каменщик, весело постукивая молотком, поет.
— А это, — я указываю на фабрику, — ваше настоящее и будущее?
— Совершенно верно, — соглашается спутник, — перестраиваемся. Это знаете что? Шерстопрядильная фабрика с красильней и прочим. Вы видели когда-нибудь «кавказское сукно»?
— Ну как же, носил даже, — отвечаю я.
— Так вот это работа кустарей, а теперь они получат дешевую пряжу, материи будут окрашиваться здесь в прочные краски, и даже трикотажному делу их будут обучать.
Навстречу начинают попадаться горцы в высоких шапках, смуглые, молчаливые. Мы идем по главной улице Дербента, но города не чувствуется. Есть дома, названия улиц, но нет города — так сильно еще властвует природа.
Солнце, воздух, ветер одинаковы на горе и здесь, на проспекте, где важно прогуливаются белые козы, а на углу читает газету извозчик.
Рельсовый путь, проложенный вдоль горных отрогов и захватывающий рыбные промысла, расположенные у моря, напоминает о культуре, промышленности и связывает этот неуютный берег с общей жизнью страны. Поезд подходит к станции «Огни». Впереди на лиловом фоне гор видны дымящие трубы стекольного завода. На нем местные горцы, заменив иностранных мастеров, работают на машинах Фурко.
Топливо — бывшие «священные огни», которым еще недавно земно кланялись отцы. Дети же встали с колен и, бросив поклоняться, заставили природу служить себе.
Выхоясу из вагона Воздух свежий, весенний, охватывает, и на секунду кружится голова.
По ровной, как доска, земле тянется дорога. Кое-где, как прилипшая вата, видны клочки снега.
Над бурой прошлогодней травой спускается стайка чибисов.
Дальше коричневая степь, за ней черные горы с блестящими пятнами снега. За ними вершины, белые, как облака, а за горами облака, белые, как вершины.
До берега километра три, а я уже вижу высоко поднявшийся Каспий.
Иду мимо землянок — «казма», около которых движутся зимовники-горцы.
Скот еще на равнине, но скоро от жары и комаров его опять погонят в горы на свежий корм. Около землянок распахана земля, и несколько человек что-то делают, пригибаясь к земле. Два горца чинят забор вокруг загонного двора.
