ПМС: подари мне счастье - [5]

– Валерия, что это такое?! – обретя дар речи, обморочным голосом вопрошала мама. – Как тебе в голову пришло?! Неужели ты будешь ходить в этом позорище?! А если знакомые увидят?

– Ну, дочь, ты дала дрозда! – смеялся отец.

– Это вместо шапки, – оправдывалась Лера. – В нем знаете как тепло! И снимать не надо. А знакомые меня не узнают, мамочка!

И ее действительно не узнавали, когда она была в парике. Лера в парике по-другому ходила, говорила, двигалась, она была раскованнее и смелее, она даже думала по-другому. Когда ей вслед оборачивались мужчины, она легко и мимолетно улыбалась им в ответ, а обычная Лера непременно бы сконфузилась и сделала вид, что вовсе ничего и не заметила. Хотя обычной Лере вслед никто и не оглядывался. Однокурсники преображением Леры были потрясены. Вчерашние школьники, они впервые столкнулись с коварным женским искусством выдавать желаемое за действительное, и первый урок оказался наглядным. Леру тут же перестали считать своим парнем и здороваться с ней за руку, зато начали придерживать перед ней дверь и приглашать на свидания.

Одна беда – парик надо было время от времени мыть и завивать, к утру он высыхал, но Лере некогда было раскручивать бигуди и расчесывать, потому что вставать вовремя она так и не научилась. Да и на физкультуре скакать в парике глупо, а глупой Лера никогда не была. В такие дни она надевала вязаную шапочку – и наслаждалась своей незаметностью, которая была уже не привычкой, а игрой. Благодаря произведению польских пастижеров Лера научилась быть разной. Теперь ей было достаточно толстого вязаного шарфа или брошки на блузке с воротничком под горлышко, чтобы час-другой прожить жизнью придуманной женщины: резкой, деловой, романтичной, строгой, слабой, обыкновенной, экстравагантной – любой.

– Ну, Лера, ты актриса! – восхищался отец.

И накаркал, как выразилась мама позднее, узнав, что дочь, кое-как сдав летнюю сессию, забрала документы из политехнического и отнесла в только что открывшийся в городе театральный институт.

– Милая моя, не с вашей фактурой поступать в театральный, – уговаривал едва не плачущую Леру педагог, набиравший курс. На него, в отличие от Лериных родственников и однокурсников, ее парик и повадки сногсшибательной блондинки не произвели ни малейшего впечатления. – Вы не героиня, при вашем росте ваше амплуа – инженю, но фигура, извините, не позволяет. Вы же учитесь в хорошем вузе, дай бог каждому. А мы вас примем, пять лет потратим, вы работу нигде не найдете и будете нас обвинять, что вовремя не отговорили.

– Не буду! – чуть не заревела Лера. Но собрала остатки мужества и предложила: – А давайте я похудею! Пока вы документы принимаете, потом три тура, да еще экзамены. Я похудею, правда!

Заслуженный артист пожал плечами, он и сам мог заплакать при необходимости скупой мужской или любым другим видом слезы, но слез настоящих не переносил – начинал нервничать. Да черт с ней, с этой девчонкой, может, на вступительных завалят, пусть себе поступает. Придя на первый тур, Лера, как сквозь строй, пробиралась сквозь ряды красоток – годы спустя она не могла без смеха смотреть американский телесериал «Спасатели Малибу»: очень уж сотрудницы тамошней службы спасения на водах напоминали ей девиц, толкавшихся в коридорах театрального института в количестве двадцать семь на одно место. Лера работала на контрасте, играла в страшненькую интеллектуалку, но по незнанию переигрывая по обоим пунктам. Басню «Мартышка и очки» она читала от лица обманутой и несчастной мартышки, у которой злые люди отняли последнюю надежду на лучшую жизнь, тогда как прочие девицы неискренне обличали попрыгунью-стрекозу. Потом все читали отрывок из «Алых парусов» или монолог Джульетты, а Лера – вторую главу из «Каштанки». Две страницы мелким шрифтом, но ее не останавливали. Наверное, от голода – Лера почти ничего не ела после знаменательной беседы с педагогом, перейдя на воду и яблоки, к великому ужасу мамы, – страдания голодной собачонки и ее восторг от сытного ужина с хлебом, зеленой корочкой сыра, кусочком мяса и половиной пирожка она передала неимоверно убедительно. «У девочки собачья органика, – потрясенно произнесла пожилая актриса, – но фактура, фактура.»

Насчет «Каштанки» Лера сама не додумалась бы. Нет, конечно, на Ассоль она бы не замахнулась, хотя Катериной из «Грозы», вполне возможно, комиссию бы посмешила. Но на консультации перед первым туром к ней подошел невзрачный мальчик, щупленький и вровень с ней ростом, серьезно, как будто ему до этого было дело, поинтересовался:

– Ты что будешь читать?

– «Любите ли вы театр?» Белинского. Знаешь? – ответила Лера, гордясь своей оригинальностью.

– Это который Доронина читала в «Старшей сестре»? – удивился мальчик.

– Ну… да. А что?

– Ты не Доронина, – серьезно сказал мальчик.

– А что, нельзя, что ли? Белинский не для нее писал.

– Можно. Но тогда надо читать лучше нее. А ты не сможешь! – и уточнил: – Пока не сможешь.

– А что читать? – растерянно спросила Лера, которая почему-то сразу поверила странному мальчику, признала за ним право ее учить, что с ней случалось крайне редко.