Плывущая женщина, тонущий мужчина - [48]

Переводчик, чего-то там «третий», вкратце передал на английском оправдательную речь Мицуру, но последний вопрос перевел слово в слово. Татьяна, рассмеявшись в нос, ответила:

– У меня нет к нему ни ненависти, ни приязни. Пусть он прочел и написал кучу книжек, но зачем же распускать руки! Что бы он тут ни говорил, он сам снял с себя брюки.

Самэсу добросовестно постарался перевести слово в слово. Мицуру ждал с нетерпением, когда тот кончит переводить. Когда один и тот же вздор выслушиваешь дважды на двух языках, негодование возрастает вчетверо. Мицуру слышал на прогулочной палубе, как Татьяна говорит по-русски. Может, ему выругаться по-русски? – подумал он, но перед лицом эконома, бывшего его последней надеждой, все же решил изъясняться на правильном японском.

– Я только хочу знать, зачем ей понадобилось снимать с меня брюки. Не действовала ли она по чьей-то указке, чтобы заманить меня в западню? Иначе я это объяснить не могу. Все, что она говорит, ложь. Пользуясь отсутствием свидетелей, она хочет своим враньем затянуть на мне петлю.

Невыносимо терпеть эти мучительные «зияния», пока толмач подбирает слова. Мицуру утирал со лба пот, тяжело дыша. Началось контрнаступление Татьяны.

– С какой радости мне заманивать тебя в западню? Ты разодрал мою блузку. Когда ты снял брюки, у тебя была эрекция. Ты ударил меня, когда я попыталась оказать сопротивление. Вот правда.

– Я только корчился, пытаясь не дать стащить с меня брюки. Я отталкивал тебя, потому что ты вела себя непристойно.

– Ты был в возбуждении. Хотел меня изнасиловать. Этот синяк на моей груди – твоих рук дело.

Татьяна, завернув блузку, продемонстрировала бледно-синее пятно под левой ключицей.

– Как бы там ни было, – вмешался эконом, – свидетелей нет. Неопровержимых улик тоже нет. Насколько могу судить, зеваки собрались уже после того, как все произошло. Думаю, нет никого, кто бы мог подтвердить, как все обстояло в действительности. Что будем делать? Может, отмести оба показания и признать обе стороны потерпевшими? Ведь каждый убежден, что говорит правду, так? А по мнению противной стороны, он лжет.

Третий секретарь кивнул с триумфальным видом. В принципе Мицуру был резко против примирительного плана, выдвинутого экономом, но его тревожило, насколько правдоподобно звучат его утверждения для третьих лиц. Ведь даже он, Мицуру, совершенно не понимает, что руководило действиями Татьяны. Но правда ли, что не было свидетелей? Кого-нибудь, кто подглядывал бы через ряды книг за тем, как она напала на него? Но даже если б нашелся такой свидетель, где гарантия, что он подтвердит его версию? Мицуру молчал, и третий секретарь пробормотал по-японски с некоторым недоумением:

– Но так ли сильна Татьяна физически, что сумела стянуть с мужчины брюки? Если честно, он не кажется мне таким уж слабаком.

Самэсу засомневался: мог ли Мицуру позволить насильно снять с себя брюки.

– У этой женщины оказались на удивление сильные руки. Поэтому я вцепился в ремень. Тогда она изо всей силы сжала рукой мой член. Мужчина меня поймет – я уже не был способен оказать никакого сопротивления.

Правая бровь третьего секретаря подпрыгнула. Этот парень, подумал Мицуру, похож на неоперившегося следователя, хватающегося за мелочи в надежде отличиться.

– Но почему блузка Татьяны оказалась нараспашку? И кто-то ведь поставил синяк!

Тот, кто появляется на месте преступления постфактум, сразу же встает на чью-то сторону, и после его уже не переубедить. Но пожалуйста, ему, Мицуру, нечего скрывать.

– Я и мизинцем не притронулся к ее груди. Наверно, синяк поставил кто-то другой. Да, кстати, она с самого начала была без лифчика.

Третий секретарь, смущаясь, попросил Татьяну подтвердить этот факт, но она упрямо продолжала врать. Мол, лифчик с нее сорвал Мицуру. И тогда же поставил синяк. Вероятно, она думает, чем больше нагородить откровенной лжи, тем скорее ей поверят. Надо было и в самом деле влепить ей пару затрещин, подумал Мицуру, скрипя зубами.

– И где же лифчик? И как это возможно – стянуть лямки с плеч, не снимая блузки? Если бы на ней был лифчик, он бы сейчас болтался под блузкой.

Татьяна ответила невозмутимо:

– Наверно, все еще валяется под стеллажом.

Третий секретарь, взглянув, как отреагировал Мицуру на ее заявление, отправился на поиски того, чего не было. И вскоре вернулся, пронзая Мицуру презрительным взглядом. В левой руке он держал лифчик. Татьяна резким движением выхватила его, смяла в комок и, возмущенно пожав плечами, вызывающе посмотрела на Мицуру. Лифчик был без лямок.

– Что будем делать?

Третий секретарь подкрепил лживые наветы Татьяны. И призывал Мицуру признать свою вину.

– Все это ложь! Ты с кем-то сговорилась, чтобы загнать меня в угол! Ты собственноручно подбросила лифчик!

Моряки угрюмо проигнорировали его заклинания. Третий секретарь перестал переводить и только шумно сопел. Эконом рассматривал свои переплетенные на столе пальцы. В библиотеке воцарилась прямо-таки безвоздушная тишина. Выдержав паузу, заговорила Татьяна:

– Пусть хотя бы попросит прощения, я все забуду. Я быстро забываю обиды.

Самэсу согласно кивнул. Просить прощения? Но это значит признать свою мнимую вину! Мицуру был бы рад, если б в эту минуту корабль пошел ко дну. Пусть бы всем скопом захлебнулись и те, кто заманил его в западню, и те, кто поверил лживым обвинениям этой женщины, и те, кто смеялся над ним. А ее, сейчас же, не дав опомниться, задушить своими руками! И распрощаться с миром, который всего лишь снится ему и Аои.