Плывущая женщина, тонущий мужчина - [33]

С одной стороны, хорошо, что единственный капитал Аои – ее тело. По ее словам, она успела поработать продавщицей в овощной лавке, официанткой в закусочной, на приеме в транспортной конторе, нигде долго не задерживаясь, а сейчас устроилась агентом страховой компании. Обеспечивая случайной работой минимум средств к существованию, приноравливаясь к переменам в мире, она плыла по течению. Разумеется, она была всегда готова к тому, что завтра ей придется стать бездомной бродягой.

– Самое ценное – общение с людьми. Такова была ее любимая присказка, но с такой красивой внешностью, как у нее – даже если бы она не ценила людское общение – наверняка не было бы отбоя от поклонников, вот только до сих пор не посчастливилось встретить хорошего мужчину. Если из красивой внешности вычесть сомнамбулизм, в остатке на долю мужика остаются одни только физические тяготы, поэтому – с полувздохом-полусмехом – говорила она:

– Как наступит ночь, самый стойкий любовник захочет дать деру. Во мне видят не то вампира, не то зомби. Такая жуть, что невозможно привыкнуть. Чтобы общаться со мной по ночам, требуется немалое мужество. Один мой давний приятель решил, что я убегаю ночью снимать мужиков. Впрочем, любой, застав меня в таком состоянии, примет меня за женщину, готовую переспать с первым встречным.

Мицуру робел перед красотой Аои, но, услышав ее признания, подумал, что и у него есть право ее любить. И все же главная проблема была в нем. Так или иначе, он решился рассказать все начистоту.

– Я живу в Канто, женат. Но я готов на жертвы. Позволишь мне еще какое-то время общаться с тобой? Ты мне необходима.

– Все эти дни я ждала, когда ты вновь войдешь в мой сон, – сказала она, положив ладони ему на спину, и разрыдалась. Впервые в жизни он заставил женщину плакать. – Я тоже не могу без тебя. Когда любовь взаимна, ран не избежать. Только сомневаюсь, правда ли то, что ты мне говоришь.

Конечно, правда. Это не было сном. Он отдавал себе отчет, что не может любить Аои, не изменяя Мисудзу. В этот момент он представил себя поселившимся в скором поезде. Длинный коридор мчится со скоростью двести километров в час от дома на обрыве до квартиры в Ивакуре, и в закутке этого коридора – его рабочее место, его обеденный стол, его кровать.

Ну вот он и признался ей во всем. Но от этого Киото не стал ближе. Предлог для поездок с каждым разом вызывал все больше подозрений. Мисудзу – умная женщина. Чтобы ее обмануть, надо прибегать к весьма хитроумным способам. Если б найти в Киотоском университете место временного лектора, не о чем было бы беспокоиться, но нигде в его услугах не нуждались. Превратив ежемесячную поездку в обыденность, он решил на ходу изобретать подходящую к случаю причину. К счастью, Мисудзу особенно не донимала его расспросами, и он постепенно осмелел. «Мы с учеными из Киото готовим совместный научный проект», «Из России приехал специалист по мистической философии, он выступит с лекциями в Киото, я должен присутствовать» и т. д.

Видя, что муж стал непривычно активно общаться со своими коллегами, Мисудзу сказала: «Ты что-то задумал», но не выказала ни малейшего подозрения. Мицуру изо всех сил старался держаться с ней как обычно. Он решил, что выдаст себя, если привезет ей подхалимских сувениров, или пригласит ни с того ни с сего в ресторан, или вдруг станет склонять ее к близости.

Но Аои свидания раз в месяц не удовлетворяли. Заявив, что готов принести ей в жертву свой брак, Мицуру тянул и старался отсрочить катастрофу. Периодически наведываясь в Ивакуру, он предпочитал ждать, когда ситуация сама каким-то образом разрешится. Мицуру пытался не допустить, чтоб их отношения с Аои углублялись слишком быстро. Он убеждал ее, что, поскольку их будущее предрешено, им не следует торопить события, лучше некоторое время тешиться на мелководье.

Мицуру знал, что рассуждает так из подспудного страха, но и сам не понимал, чего, собственно, боится. Что-то держало его под контролем, что-то жало на тормоза. Раздевшись догола, Аои всячески возбуждала его, но не давалась, говоря, что еще не время.

– Понятное дело, жены боишься. Меня позорить можно, а честь жены – это святое.

Жены он, конечно, боялся, но по-настоящему его пугало что-то другое. Как ни подступалась к нему Аои, он не находил объяснений, и только мучился вопросом, как исполнить свой долг перед обеими женщинами и не обесчестить ни ту, ни другую. Разумеется, эти метания потакали лишь его самолюбию. Таясь от жены, задабривая недовольство Аои, утоляя сексуальный голод онанизмом, он занял нейтральную позицию, которая никого не могла устроить. В результате страдали все трое.

Но кто-то нудил его блюсти нейтралитет. В треугольник замешался кто-то четвертый, и Мицуру должен был предпринимать невероятные усилия, чтобы не вызвать его гнев. Этот четвертый надзирал за Мицуру и управлял его поступками. Мицуру не мог назвать его по имени, но смутное, томящее чувство, таящееся на самом дне сознания… Он постоянно ощущал исходившую оттуда враждебность.

Неожиданно он оказался перед необходимостью принять решение. Расплакавшись, Аои заявила, что она больше не вынесет, если не сможет видеть его хотя бы два раза в месяц.