Плющ на руинах - [20]

И случай представился. Около полудня Лидден доложил мне о прибытии гонца от Роррена.

Подобные гонцы появлялись уже несколько раз. Тогда Роррен не настаивал на объединении, понимая выгоду действия повстанцев на востоке и западе одновременно; он лишь хотел, чтобы я действовал под его командованием. Формально я признавал его лидером и всякий раз подтверждал это его посланцам, но действовал исключительно по собственной воле. Видимо, до поры до времени Роррена это не заботило, но теперь ситуация изменилась. Королевским войскам удалось наконец остановить его наступление, и общая невыгодность для повстанцев затяжных боев усугублялась подходом герцогской армии с юга. Поэтому теперь Роррен настаивал на соединении, предлагая тот самый план с обходом королевских войск с фланга, над которым я думал накануне.

Я заверил гонца, что моя армия выступит незамедлительно. Это обещание не сопровождалось никакими письменными документами, как, впрочем, и приказ Роррена — подобно большинству своих сподвижников, вождь повстанцев был неграмотным, да и я не афишировал своего умения читать и писать. Впрочем, мое показное неумение было не так уж далеко от истины — за семь столетий орфография сильно изменилась. Гонец, таким образом, обретал власть, почти равную власти предводителей восстания: от того, как он изложит их послания друг другу, зависел ход войны.

После отъезда гонца я велел построить армию на главной площади Аллендера. Когда Лидден доложил мне об исполнении приказания, я облачился в полное боевое вооружение и вышел к собравшимся. Толпа, запрудившая всю площадь и прилегающие к ней проходы, встретила мое появление не криками восторга, как прежде, а нестройным гулом. Эти люди, восставшие против королевского порядка, навязывавшегося им несколько столетий, легко могли взбунтоваться и против моей дисциплины, навязывавшейся несколько месяцев. Поэтому я, апеллируя, как обычно, не к разуму, а к чувствам толпы, произнес зажигательную популистскую речь, в которой обещал им встретить новый год в Траллендерге и объявил о начале грандиозного наступления и грядущем объединении с Рорреном. Под конец площадь ревела от восторга. Я донес до сознания слушателей мысль о том, что генерал Риэл давно готовил наступление и лишь не разглашал планов преждевременно, а Туррего — изменник, пытавшийся под предлогом заботы о ходе кампании захватить власть.

В тот же день повстанческая армия выступила в поход. Я оставил довольно солидный гарнизон для обороны крепости, ослабляя тем самым двинутое в наступление войско и полагая, что герцог не станет терять времени на взятие Аллендера, а просто осадит его небольшими силами и двинется дальше, без опасности для себя оставляя запертый в крепости гарнизон в тылу.

Так, при общем ликовании, начался путь повстанческой армии к бесславному разгрому. Первым трагическим предзнаменованием было обнаруженное на другой день поле недавней битвы, буквально усеянное трупами. Все это были солдаты Туррего, самовольно оставившие лагерь. Неподалеку виднелись холмики братских могил: королевские солдаты похоронили своих, оставив мятежников гнить под открытым небом. Двумя часами позже мы выяснили участь пленных, добравшись до опушки небольшой рощи, где совсем недавно был лагерь королевской части. Около сотни мертвецов висели на деревьях, и вид этих тел говорил о жестоких пытках.

К вечеру мы нагнали королевский полк — скорее всего, тот самый. Кавалерия, обойдя противника с флангов, отрезала ему путь к отступлению, и началась бойня. Королевские солдаты бились с отчаянием обреченных, но их было слишком мало, чтобы оказать серьезное сопротивление. Их рубили на куски мечами, насаживали на копья, топтали лошадьми. Кажется, никто не ушел живым — повстанцы сполна расплатились за гибель своих товарищей, но пролитая кровь еще больше распалила их.

15

На следующий день состоялось крупное сражение. Мы вышли к линии обороны королевских войск — тех, что маршалы Гродрэда выставили в качестве заградительного заслона скорее для видимости, не веря в возможность нашего наступления. За прошедшие два дня королевские военачальники не успели, конечно, перебросить сюда сколь-нибудь значительные силы, за исключением нескольких отрядов легкой кавалерии. Оборонительный рубеж выглядел более чем скромно: военная наука этого времени ориентировалась на оборону за стенами крепостей, а не в чистом поле. Вместо того, чтобы создать мощную систему траншей и земляных валов, королевские войска полагались более на естественные свойства местности, заняв позиции на невысоких холмах и за ними. Все же эта позиция была достаточно выгодной, и я решил выманить противника с нее. Для этого я выслал вперед один из полков, оставив главные силы далеко позади. На линии холмов полк был остановлен, а затем обращен в бегство. Правительственные войска не удержались от соблазна преследования, но в этот момент основные силы повстанцев стремительным броском были введены в бой. В этом бою я впервые применил катапульты на открытой местности. Запас камней для них вскоре иссяк, но они сделали свое дело, внеся хаос в плотные построения королевской пехоты и кавалерии. Оборона была прорвана, затем повстанцы зашли оборонявшимся в тыл и расширили брешь. В принципе этого было достаточно — теперь можно было продолжать движение на северо-восток, прикрыв арьергард от возможных ударов с тыла. Однако быстрое продвижение не входило в мои планы, и я приказал добить королевские части. Это было совсем не просто: они хорошо оборонялись, отступали и маневрировали, все более растягивая фронт. Лишь к вечеру остатки правительственных войск отступили в беспорядке на восток и на запад, предоставив повстанцам радоваться победе, достигнутой дорогой ценой. После этой битвы повстанческая армия нуждалась в длительном отдыхе. Во время этой стоянки я получил от разведчиков сведения, что первые легкие кавалерийские отряды герцога уже замечены в районе Аллендера.