Пляжное чтиво - [16]

— Ну… я слышала, Дуг свободен.

— Господи, Алисон, ты еще и цинична!

— Возможно.

Я уже испытывала угрызения совести за свою зависть к Робин… не говоря уж о том, что я сделала с Джефри Кауфманом в "Желтом" файле, выместив на нем всю обиду на Фила Краузена.

— Но в глубине души я просто прелесть, — добавила я, начиная жалеть себя.

— Да, я знаю, — сказала Робин, может быть, лучше меня самой понимая легкую дрожь моего голоса и неожиданно появившийся блеск в моих глазах. — Итак… когда уезжает Шел?

Глава четвертая

Белая

Оставался еще почти час до появления Шела, когда, разложив на столе копченую лососину, овощи, булочки и клубничный пудинг, я уселась с журналом на балконе и принялась решать кроссворд. Однако тошнота и сильное сердцебиение вскоре заставили меня отложить журнал. В холодном поту я вернулась в комнату и включила телевизор, постаравшись сосредоточиться на мерцающем экране. Как ни странно, это помогло.

— Привет! — крикнул Шел, появляясь несколько минут спустя.

Я приветствовала сына объятиями и поцелуем, но, как обычно, он вывернулся, и мои губы приземлились где-то в районе его уха.

— Ты стал слишком взрослым, чтобы поцеловать мамочку? — спросила я скорее с нежным упреком, чем ожидая ответа.

— Господи, ну и коротышка же ты! — воскликнул Шел, избегая объяснений и кладя ладонь на мою макушку.

— Метр шестьдесят, — защитила я свой рост.

— Не может быть!

— Я без каблуков.

— Ты козявка.

Я улыбнулась и пошла в кухню за маслом и сливочным сыром. В эту игру мы играли с тех пор, как Шел вырос настолько, что мог смотреть через мою голову. Я понимала, что игра продолжается из-за смеси гордости и неуверенности, которые испытывает Шел. Стремясь повзрослеть как можно быстрее, он чувствует смутную тревогу: если он сильнее своей матери, кто же позаботится о нем, уже не ребенке, но еще не мужчине?

— Так как дела, Шел? — спросила я, усаживаясь напротив сына и наслаждаясь красотой греческой линии его носа, изяществом и ловкостью больших рук, собирающих невероятных размеров сэндвич, и, как всегда, не веря, что этот красивый великан был когда-то частью меня, моим малышом.

— Прекрасно, — ответил Шел, увлеченный созданием шедевра из копченой лососины, сливочного сыра, лука и помидоров.

— Как работа?

— Прекрасно.

— И тебе нравится твое жилище?

— Очень.

— Тебе нравится жить с друзьями?

— Очень.

— Ты не скучаешь?

— Нет.

— И это вся благодарность и забота о материнском авторитете, — без надежды на возражение подвела я итог беседы.

— Ты должна быть счастлива, мам. В моей комнате чисто… в гостиной никаких объедков… никакого бокса по телевизору… тишина и покой, — сказал он, вгрызаясь в гигантский сэндвич.

— Я в восторге, — ответила я совершенно неискренне, и мои сжавшиеся внутренности просигналили, что самое последнее, чего бы мне хотелось, — это тишина и покой опустевшего гнезда. — Я счастлива за тебя. Только помни: до конца лета мы должны подготовить тебя к колледжу.

— Не волнуйся, мам. Я все держу под контролем, — умудрился пробормотать Шел с полным ртом.

Я вздохнула и занялась собственным сэндвичем, понимая, что мое восприятие Шела, как маятник, качается между образами ребенка и мужчины, зная, что он вполне способен держать все под контролем, но сомневаясь, что он это делает.

— Ты заполнил все документы?

— Все, мам.

— Ты знаешь, что еще из одежды необходимо купить?

— Успокойся, мам. Все в полном порядке, — он улыбнулся и бросил в рот черную оливку. — Что слышно о даме, нырнувшей с крыши пару дней назад?

— Шел! Как ты можешь? Это ужасно!

— А что я говорю?

— Но как ты это сказал!

— Это та дамочка с губами? — спросил Шел, вытягивая губы.

— Если ты имеешь в виду Марджори Эплбаум, да. И не будь вульгарным.

— Какая жалость. Полиция еще разнюхивает? В газетах пишут, что они собираются опросить всех жильцов Башни. Она правда прыгнула?

— Я не знаю. Я дремала на балконе, и мне показалось, будто что-то пролетело мимо. Но вполне возможно, что это была Марджори. Ужасная мысль.

— Да брось! Моя мама — главный свидетель! Она была довольно молодая, как мне кажется?

— Моложе меня.

— Все моложе тебя.

— Спасибо. Очень приятно слышать.

— Да не обижайся! Ты не так плохо выглядишь для старой дамы. Джейсон считает тебя красоткой.

— Неужели? — я слегка распрямилась. — Он тебе это сказал?

— Угу. Извини.

— Ты поднял этот вопрос. Мне просто любопытно. Что еще он тебе сказал?

— Да не волнуйся, мам. Все ребята считают, что ты еще мамтрахалка.

— Кто?

— Мамтрахалки — матери, с которыми еще можно потрахаться.

— Шелдон Даймонд, ты шокируешь меня!

— Конечно-конечно. Тебя все шокирует. Только не рассказывай, что ты никогда раньше не слышала о мамтрахалках.

— Так… какие ребята? — спросила я, пропуская мимо ушей его последнее замечание.

— Так ты не знала, что пляж Башни называют Мамтрахбург? — спросил он, игнорируя мой вопрос.

— "Мамтрахбург"!?

— Господи, какая же ты наивная!

— В чем?

Шел засунул в рот остатки сэндвича и начал строить новый.

— Так в чем же заключается моя наивность?

Молчание.

Я отправилась в кухню налить себе вторую чашку кофе и, возвращаясь, дернула своего ухмыляющегося сына за локон каштановых, порыжевших на солнце волос.