Плутониевая зона - [9]

За неделю успевали обрабатывать около трехсот дел и примерно сотню человек каждую субботу расстреливали. Это соотношение считалось соответствующим ориентирующей инструкции из Харькова, от Всеукраинской Чека: «Наблюдаемый темп роста сопротивления эксплуататоров дает основание повысить процент расстреливаемых до тридцати».

Одновременно предложено было вычерчивать графики «сопротивления эксплуататоров» и пересылать их в Харьков.

Вот этими зубчатыми кривыми и занимался большую часть дня молодой Шутов.

По горизонтали он отмечал, как его обучили, недели и месяцы, а по вертикали — количество ликвидируемых. Найденные точки пересечения он соединял жирной красной чертой. Когда кривая шла вверх, Шутову было ясно, что это фактически означало объективное усиление классовой борьбы.

Первый год работы в Полтаве многому научил Павла, расширил кругозор и углубил жизненные познания. В первые месяцы у него иногда возникало чувство жалости при виде конвоируемых на расстрел или вывозе трупов ранним утром на грузовиках. Однако постепенно он осознал историческую справедливость происходящего и его неизбежность.

Через несколько лет добросовестной работы в окружном отделе ГПУ ему доверили новую, весьма тонкую работу по связи с осведомителями в греческих, болгарских и немецких поселениях. Новое задание — новый, неоценимый багаж знаний и умений: осмотрительность, чуткость и такт в разговоре с собеседником, непроницаемость лица или благожелательная улыбка.

В 1927 году Шутов был повышен в ранге — переведен в центральный аппарат Харькова на сходную по профилю работу с осведомителями в среде творческой интеллигенции.

А через четыре года состоялся долгожданный переезд в Москву — на должность старшего инспектора по кадрам. Начал Шутов с курирования перемещений по службе и новых назначений в иностранном отделе (ИНО).

Но вскоре Шутова вернули к прежней, освоенной еще в Харькове работе с осведомителями в среде творческой интеллигенции Москвы.

Через несколько лет Павел Анатольевич обзавелся многочисленными знакомыми и даже друзьями среди поэтов и прозаиков, журналистов и театральных критиков, известных мастеров кино и балета. Шутов интеллектуально рос, постоянно общаясь с засекреченными знаменитостями и талантами. Всегда обходительный и вежливый, он мягкостью и лестью добивался значительно более высоких результатов, чем его коллеги — жесткими допросами. У него выработалась с годами своя собственная философия чекистской работы с сексотами.

Шутов был уверен, что любого осведомителя, штатного или внештатного, надо постепенно подводить к такому состоянию духа, чтобы последний не только не испытывал никаких угрызений совести, но и гордился своей почетной работой.

Только в этом случае, считал Шутов, возможно получение не только требуемой, но и добровольно-инициативной информации. Павла Анатольевича эта работа не тяготила. Наоборот, казалась творческой. Даже как-то приподнимала его в собственных глазах над работниками других отделов.

Но чем ближе подходили его воспоминания к 1936 году, тем они становились сбивчивее и путаннее. Расплывались в хаосе непрерывных разоблачений и измен, арестов и новых назначений в родном комиссариате.

Началась эта вакханалия в сентябре 1936 года после назначения Ежова. Но продолжалась и после его ареста и расстрела. Берия подчищал грехи предыдущего комиссара.

Шутов поддерживал прекрасные отношения с работниками многих отделов. Он был чрезвычайно коммуникабелен, отзывчив к любым житейским просьбам. Именно это чуть не обернулось для него личной трагедией в эти смутные годы, когда друзья и соратники вдруг по очереди оказывались изменниками и шпионами. Из кабинетов они препровождались в подвальные помещения, где молодые следователи вели допросы с пристрастием и энтузиазмом. Признания собственной вины следовали одно за другим, затягивая все новые и новые жертвы на ту же стезю.

Шутов с тяжелым чувством вспоминал те годы. Как он безропотно приходил в свой кабинет и… ничего не делал. Много курил. Безнадежно и безвольно ожидал собственного ареста. Но все обошлось. Лавина пронеслась мимо него.

Сейчас Шутов обдумывал, почему Завенягин «сватал» именно его на Урал? Какие его знания, черты характера и почему оказались вдруг востребованными? К вечеру Павел Анатольевич выстроил гипотезу, которая была недалека от истины. Хотя Завенягин в разговоре не употребил ни разу эпитета «атомный», а оперировал только понятиями «объект № 1», «изделие № 1», речь шла, вероятнее всего, о строительстве комбината для производства отечественного атомного оружия. Конечно! Эта догадка все ставила на свои места…

Еще в 1944 году Шутову было поручено заняться вплотную группой ученых, занятых атомными исследованиями. Имена их были четко обозначены: Курчатов, Кикоин, Алиханов, Харитон, Арцимович, Зельдович. Речь шла не только о тщательной перепроверке их биографий. Необходимо было заняться их родственниками, друзьями, знакомыми. Войти в круг хороших знакомых. Знать их мысли и настроение. Сомнительные высказывания необходимо было перепроверять, отфильтровывать, заносить в досье.

Обычной практики осведомителей было недостаточно. Тогда-то Берия и приказал Шутову взять на прослушивание домашние и служебные телефоны ученых. После бомбовых ударов по Японии чрезвычайная важность атомной проблемы стала очевидной. Недаром Берия вывели из наркомата, назначив руководителем атомного проекта.