Площадь - [4]

— Хи-хи-хи. Вот действительно, пути Господни неисповедимы. Если бы нам еще раз позволили свободно выбирать, ты бы и на этот раз выбрал нейтральную страну? Я бы отказался…

Менджюн снова прилег, и в ту же минуту на него обрушились мутные волны морской болезни. Нары проваливались куда-то вниз и, пробив днище судна, уносились в бездну морской пучины. В горле пересохло, голова болела. Он спустился вниз, зачерпнул большую кружку воды, жадно опрокинул ее. Затем снова забрался наверх в свое лежбище. То ли из-за качки, то ли под воздействием выпитого виски у него слиплись глаза и страшно захотелось спать. И сквозь сон он все слышал знакомый голос: «Если бы тебе дали возможность выбора, то как бы ты поступил?» Так же, конечно, так же.

Проснулся он только к ужину. На судне прием пищи имел чуть ли не ритуальное значение. Это было время непринужденного общения друг с другом. Люди группами перемещались по кораблю, оживленно обмениваясь впечатлениями о первых днях дороги и делясь ближайшими планами. Любимым местом сбора был небольшой пятачок у перил на корме. Здесь стоял неумолкающий галдеж. Люди шутили, толкались как рыба в неводе, ругались и смеялись, радуясь тому, что всем дышится свободно и никто на них не кричит. Было так приятно собраться и поговорить обо всем понемногу. Бог знает, когда еще свидимся! Люди, осужденные на «свободу с правом проживания в нейтральной стране», ощущали в сокровенных уголках души общность участи, уготованной им неумолимым роком, и не хотели расставаться, желая подольше побыть в кругу подобных себе и напоследок испытать чувство локтя. Это было особенно заметно в первые дни плавания. Прошло всего три дня с момента выхода в море, но включая время, ушедшее на оформление документов, они находились вместе уже дней десять. За этот срок они привыкли держаться вместе, сообща узнавать у господина Муради, как продвигается оформление документов. Каждый боялся оставаться в одиночестве и искал опору и поддержку у товарищей, с удовольствием ощущая себя членом пестрой клокочущей толпы.

Но это отнюдь не значило, что все они уже перешагнули узкие тропы своего эгоизма и побороли интересы собственного «я». Когда закончилась передряга с документами и остался последний шаг до заветной цели — неведомой земли, где им предстояло жить дальше, вдруг всеобщий энтузиазм и прежний коллективизм пошли на убыль. Люди стали избегать друг друга, стремясь в одиночестве осмыслить происходящее. И дело было не в том, что они вдруг охладели друг к другу или между ними пробежала черная кошка. Просто у каждого в затаенном уголке души прятались узелочки, которые непременно надо было развязать в одиночку. Находясь на перепутье, человек неизбежно думает о своем будущем, стремясь понять то, к чему его толкает судьба. И это нелегкая дума. Стычки, подобные тем, что были между Менджюном и Паком, происходили во всех кубриках и лишний раз подтверждали общее состояние пассажиров. С лиц людей постепенно исчезли беззаботные улыбки. Их сменила озабоченность. Каждый украдкой подглядывал за соседом, точно желая узнать, насколько тот преуспел в решении главного вопроса, кто ближе всех подошел к концу этой китайской головоломки. Горизонт, который еще недавно казался ясным и светлым, постепенно затягивался мутной пеленой неопределенности. Единственным утешением было то, что и у других положение не лучше.

Море спокойно. Посвежело. Взошла луна.

Люди стоят в ряд, держась за перила, и в полной тишине смотрят на ночное море. Глядя на помрачневшие лица, Менджюн подумал, что надо бы собраться на вечеринку с хорошей выпивкой до того, как они прибудут к месту назначения. Капитан, наверное, не станет возражать. Он вспомнил о приглашении, поднял голову и посмотрел на капитанскую каюту. В ее иллюминаторах ярко горел свет. На фоне ночного неба она была похожа на маленькую наблюдательную вышку. Менджюн перевел взгляд на мачту и увидел на ней какие-то белые пятна. Он протер кулаком глаза и снова взглянул. Так и есть: те самые чайки, что днем сопровождали судно. Сегодня вечером капитан, наверное, расскажет ему невеселую историю своей любви. В ответ на чужую исповедь придется исповедоваться самому, а этого Менджюну хотелось меньше всего. Капитан просил прийти попозже. Менджюн оглянулся: на палубе осталось всего несколько человек, но, кажется, поздно еще не было. Он хотел было вернуться в кубрик, но, передумав, направился на камбуз и заглянул внутрь. Жирный, с двойной складкой на затылке, как у борова, кок на мгновение повернулся и, сощурившись, взглянут на Менджюна. Он всегда так смотрит. Видно, что-то со зрением. Рядом виднелось худощавое лицо господина Муради. В обшитом алюминием, до блеска начищенном камбузе над низким столиком склонились несколько человек. Они выглядели мирно и безмятежно. Кок чуть заметным движением глаз пригласил Менджюна присоединиться к игре, но, получив отрицательный ответ, тут же напрочь забыл о его существовании, как ребенок забывает о сломанной игрушке.

У этого одна забота. Некоторое время Менджюн стоя наблюдал за карточной игрой, потом вышел, присел на ступеньку трапа, ведущего в капитанскую каюту, и еще раз взглянул на мачту.