Плохие слова - [11]

Тем не менее она легко приняла мое предложение встретиться.

Я предложил прогуляться, а потом перекусить. Она была доброжелательна и безмятежна, набрала по дороге букет разноцветных кленовых листьев, а затем, присев на корточки, протянула его маленькой девочке у ворот парка. Я стоял в двух шагах и смотрел. Любая женщина может улыбнуться ребенку и подарить кленовые листья. Но у меня перехватило дыхание, словно подобное я увидел впервые.

Она умела грациозно носить самую обычную одежду, например, черные брюки и пиджак в классическую мелкую клетку, которые были на ней в день нашего первого свидания. Так, видимо, носят футболки и джинсы демократично настроенные особы королевской крови. В ресторане она неправильно держала десертный нож, но выглядело это не небрежностью, а особым, утонченным шиком.

Я попросил ее рассказать о себе. Она говорила, но без тени того слегка торопливого хвастовства или, напротив, скованности, которые часто случаются у девушек на первом свидании. Я же, наоборот, боялся лишний раз шевельнуться, сказать что-нибудь не так и тем самым повредить протянувшуюся между нами тонкую нить.

Я поймал себя на том, что невольно подражаю ее расслабленному спокойствию, и мне это странным образом удается.

Она согласилась встретиться еще раз.

Я попытался разложить ее привлекательность на мелкие характеризующие детали вроде движения уголков губ, поворота головы, особых словечек или интонаций, но это оказалось невозможно. Она была цельной, как единица мироздания, как эталон красоты; рассказывая о своем новом увлечении приятелю, я даже не сумел толком описать ее внешность — на словах она получалась «как все».

Не скрою, я старался произвести впечатление и спешно обновил подзабытый со студенческих лет музыкальный и театральный багаж, несколько вечеров подряд прилежно вчитывался в книги современных авторов.

Она, напротив, нисколько не пыталась умничать. Легко признавая свое невежество и отсутствие мнения в одних областях, она в то же время очень точно и тонко высказывалась о другом, причем ее суждения всегда казались собственными, а не наспех вычитанными или подслушанными.

Наконец, я решился спросить, есть ли у нее друг.

— Если бы он был, я не проводила бы сейчас время с тобой, — просто ответила она.

Я увидел в этом знак, и не ошибся.

Лина не оказалась обжигающей развратницей, но не была и холодна.

Любви она отдалась с милой и чуть неловкой старательностью, словно хотела мне понравиться, но точно не знала как, и инициативу предоставила мне. Это было трогательно, но, наверное, я слишком привык видеть в ней только необыкновенное, и то, что она оказалась славной милой девушкой, хотя и в бесконечно малой мере, но разочаровало меня. Все шло… как обычно. Где-то в самой глубине души самодовольное самцовское эго даже отметило, что когда-нибудь потом мне будет легко с ней расстаться, все обойдется без сцен и истерик.

Но в один момент что-то колыхнулось в воздухе, и я увидел Лину совсем другой, в ней как будто вспыхнул огонь. Ярость нагнавших добычу охотниц пробежала по ее лицу, и сладостная покорность целого гарема рабынь, и шаманство лесных ведьм, и грехи Содома, и кровавые индейские жертвы, и призрачный ужас падения во сне, и тоска, и новые рождения…

Она тотчас спрятала это обратно, но я был потрясен открывшимся мне богатством. Я догадался, что тихой кошечкой она показалась лишь затем, чтобы не ранить меня, не обжечь собою, дать время привыкнуть.

Я не испугался. И она это поняла.

Потом она тихо улыбалась на моей груди, и доверчивое умиротворение расцветало в ней.

Появилось неясное и тревожное чувство — с моей жизнью случилось что-то важное.

С каждой нашей встречей во мне словно рос невидимый тростник, наполняя меня властью над собой и всем, что окружало меня.

Однажды она сказала, что я сильный.

Я тоже сумел дать ей что-то. Это было лестно.

К моему удивлению, у нее в родне не оказалось дворянской бабушки или двух поколений советской профессуры. Ее родители погибли, когда она была маленькой, и до шестнадцати лет Лина росла у почти чужих людей. Потом, чтобы не потерять квартиру, ее забрала и прописала к себе престарелая родственница.

Еще я заметил, что, несмотря на безупречный вкус, она совершенно не знала названий духов, одежды и всякого милого женского барахла. Точнее, не трудилась запоминать, всякий раз заново выбирая для себя самое лучшее.

Постепенно к моему счастью примешалось беспокойное ощущение, что какая-то дверца в ее душе остается для меня закрытой. Обозначилась невидимая, но отчетливая граница нашей близости, за которую мне было нельзя.

Я видел, что она тоже чувствует недосказанность и тяготится ею.

Однажды я спросил, догадывается ли она о своей удивительной притягательности.

Она ответила быстро и утвердительно.

— Ты, случайно, не ведьма? — улыбнулся я.

Вышло немного криво.

Она рассмеялась и замотала головой.

Потом стала серьезной, пристально и больно заглянула мне в глаза, словно желая вычерпать их до самого дна.

И рассказала мне о маленьких человечках.

Я не уверен, что смогу внятно изложить эту историю и можно ли рассказать ее вообще. Постараюсь ничего не упустить, хотя мысли мои путаются, а рассудок протестует.