Плохие кошки - [30]

Кот закатил глаза.

— Не ври, от горя ты не умрешь — знаю я ваше племя. Между прочим, мне нужно заплатить. Как ты собираешься это сделать?

Кот поскреб лапой булыжную мостовую и, мяукнув, выразительно глянул на нищего.

— Целый гульден? Где ты возьмешь гульден, чучело?

Тщательно и надменно Варфоломей лизнул правую заднюю лапу — не твое дело, мол.

— Дурак рыжий! — завопил старик и потряс флейтой. — Кому я про свою жизнь рассказывал? Почему ты сам себя губишь?

Столь же тщательно кот обнюхал левую.

— Но ведь я с тобой согласен, — вдруг прошептал музыкант с ужасом. — Окажись я на твоем месте — разве не поступил бы так же? Лишь бы кто-то, живая душа… одна-единственная…

Старик прислушался к себе. Потом поднял голову, поморгал и диковато повел полуслепыми глазами — словно вышел из сумрачного сырого ущелья на свет божий.

— Черт с тобой, по рукам. Только позаботься о себе — замажь уши речной глиной.

— Мяу! — сказал кот с облегчением. Почти благодарно.

— Давай, дуй за своим гульденом. Плата вперед — на слово я давно никому не верю, сам понимаешь.

На следующее утро Грета проснулась от непривычного холодка под боком — там, где обычно спал Николай. Пошарив рукой вокруг, Грета открыла глаза, поднялась и с легким беспокойством исследовала любимые углы котенка. Затем места, где он мог укрыться. Затем — те, где не мог… все напрасно. Николай как под землю провалился.

— Матушка! — крикнула Грета в панике. — Николай пропал!

— Чего ты орешь с утра пораньше? — пробурчал недовольный отец. — Кому он нужен, твой шерстяной кисет? Жрать положи — сам придет.

Мать оперлась на локоть и сонно взглянула на дочь запавшими глазами.

— В самом деле, Синеглазка Николай вернется, он просто вышел на улицу. Кстати, закрой дверь, дует…

Похоже, щеколду забыли задвинуть на ночь, дверь приоткрылась… а сквозь узкую щелку вполне мог протиснуться небольшой зверек — мышь или котенок. Грета с сердитым облегчением насупилась, вышла на крыльцо и позвала Николая. Потом обернулась, нехотя прикрыла дверь и, покрикивая: „Кис-кис-кис!“, занялась изучением двора.

К вечеру выяснилось, что из города ушли все кошки.

— Только одна осталась — ну та, рыжая, на главной улице сидит, с нищим дудочником, — поделилась с Амалией новостью соседка — фрау Бибер. — Смотрит, зараза, по сторонам и эдак голову задирает — мол, я-то знаю, где наши все, да вам не скажу!

И фрау Бибер так смешно передразнила кошку, приложив хитрый палец к огромному носу, что даже Амалия слегка скривила уголки тонких губ.

Грета затеребила подол материной юбки.

— Матушка, матушка! Давай сходим к дудочнику — может, это наш Варфоломей? Он же тоже рыжий был!

Мать неожиданно рассердилась.

— Еще чего не хватало — на нищих смотреть!

— Я и одна могу сходить!..

— И не смей таскаться одна! Тебя украдут ярмарочники и сделают из тебя уродца!

Грета угрюмо отвернулась и протяжно шмыгнула.

— Да и не Варфоломей это, — смягчилась Амалия, — он же ушел на небо, помнишь? Кошки очень привязаны к дому, он бы ни за что не покинул место, где вырос. Давай дождемся отца — может, в пивной что-то знают?

Девочка нерешительно переступила с ноги на ногу.

— Кстати, Синеглазка, на месяц-другой ты останешься с отцом Я завтра уезжаю, прямо с утра.

— На… на небо? — Грета опустила глаза в пол.

— Не говори ерунды! К дяде Гюнтеру и тете Адели. Они соскучились, да и мне нужно переждать октябрьский ветер, а то опять буду кашлять дымом.

Поздно вечером, когда девочка уже заснула, Амалия обнаружила еще одну пропажу — не столь масштабную, но куда более неприятную. Из девяти гульденов, припрятанных на черный день, она недосчиталась одного. А потом и Карл прихромал из пивной (значительно позже обычного) с худыми вестями — мраморная шахта выработана, и никто не знает, откроют ли новую. А уж будет ли надобность в рабочих, или хозяева своих навезут — так и вообще один дьявол знает.

Обломав о мужнину спину черенок от метлы, Амалия так и не выбила из Карла признания, что он напился на отложенные деньги. Ну хоть душу отвела.

На следующий день Амалия уехала вся в тягостных раздумьях о безвозвратно пропитом — она была уверена в этом — гульдене. Мрачный Карл сидел дома, курил и смотрел за окно на прелую кучу листьев и давно заброшенные морковные грядки. Изредка он бросал подозрительный взгляд на Грету и, словно сплевывая, уныло и неинтересно чертыхался.

Грета, тоже в печали, возила по полу Елисавету, негромко вздыхая. Та сально ухмылялась — словно что-то знала.

Раздался тягучий долгий скрип — кто-то потянул за дверь. Грета с отцом затаили дыхание и уставились на нее.

Как-то странно — боком — в приоткрытую щель протиснулся Варфоломей. Тускло-голубыми глазами обежал комнату и уселся на пороге, поджав измочаленный хвост и странно дергая ушами.

— Варфоломей! — крикнула Грета и подбежала к коту. От него несло речной тиной, но девочка лишь дернула носом и вцепилась в пыльную рыжую шерсть.

— Явился, шалапут, — брезгливо скривился отец и снова уставился в окно, выколачивая трубку. — Как раз вовремя — мыши совсем обнаглели, того и гляди, кусок хлеба изо рта выхватывать начнут.

— Отец! — с укором воскликнула Грета, не выпуская из кулачков спутанной кудели. — Варфоломей же не ест мышей!