Плохая война - [82]

Половник летел Гертруде прямо в лицо. Девушка привычным движением пригнула голову и попыталась уклониться вправо, но в опасной близости от правой щеки в двери торчал большой поварской нож. Острый.

Гертруда упала на колени и зарыдала, держась правой рукой за глубокий длинный порез на щеке, а левой — за ушибленный половником лоб. Йорг легко подхватил её на руки, прижал к себе и при общем молчании унес из зала.

Заметно повеселевшая Шарлотта оглядела аудиторию. Солдаты, не зная, что делать, молчали, опустив глаза. Максимилиан вертел в руках две оставшихся у него вилки. Кампфрау куда-то подевалась.

— Ужин окончен, — объявила она, обращаясь к солдатам, — вам понятны задания? Выполняйте.

Новобранцы, один за другим, шустро протиснулись в приоткрытую утыканную ножами и вилками дверь и, громко топая, бросились вниз. Арбалетчики с нескрываемым неодобрением, подчеркнуто не торопясь, прошли вслед за ними на лестницу и отправились вверх.

— Что, Ваша милость, так и будете стоять с двумя вилками? — язвительно обратилась Шарлотта к молодому рыцарю, — бросайте их и уделите надлежащее внимание даме, раз уж ей приходится самой просить Вас об этом.

Макс посмотрел на вилки, как будто увидел их в первый раз, и бросил их на стол. Потом, неловко изображая галантного кавалера, подал руку жаждущей его внимания даме и отправился вместе с ней в ту же многострадальную дверь.

Марта, уходя с кухни, умылась, но в связи с бурным развитием событий разволновалась и забыла переодеться, поэтому все время обеда чувствовала себя неловко и неуместно в мужском костюме с чужого плеча за графским столом. В то время, когда всеобщее внимание было приковано к метанию кухонной утвари, Марта выскользнула из-за стола, чтобы переодеться в платье, поэтому окончание выступления она пропустила и вернулась уже когда все разошлись.

В зале, не было никого, кроме Марио, одиноко сидевшего у окна за столом, на который были собраны все недогоревшие свечи. Интересно, куда подевался Максимилиан? На самый верх башни, где Марта переодевалась, он не заходил, в зале его нет, значит, он ушел или на кухню, или в одну из господских спален на третьем этаже. Где же, в самом деле, спать благородному гостю, как не в господской спальне? Шаг за шагом, тихо-тихо Марта прошла вдоль дверей, прислушиваясь, что происходит за каждой из них и не решаясь ни влезать без спросу в чужой сон, ни даже стучаться. За первыми тремя дверями было тихо, а вот за четвертой, где была устроена спальня графини, происходило что-то интересное.

"Что-то интересное" без труда идентифицировалось по доносившимся через дверь звукам как ночь любви в самом её начале.

Марта, полная желания и разочарования, вернулась в зал. За тем же столом, уставленным догорающими свечами, все так же сидел Марио, в порядке обучения графике занятый рисованием картинки на мифологическую тему, имея в качестве образца данный Йоргом незаконченный портрет Гертруды. Судя по паре предыдущих попыток, получалось у него произведение явно эротической направленности, а девушка на картинке по объемам больше напоминала Марту, чем Гертруду.

— Марио, что ты делаешь?

— Учусь рисовать.

— Мы завтра умрем, а ты рисуешь?

— Ну да, а что? Мне в караул с середины ночи, надо что-то делать, чтобы не уснуть. Слушайте, фрау Марта, Вам же все равно сейчас делать нечего?

— Я спать буду.

— Успеете поспать. Какая апостолу Петру разница, выспимся мы или нет перед смертью. Встаньте, пожалуйста, вон к той свечке и поверните голову вот так, не могу понять, как тут тень накладывать.

За тенями на лице последовал эксперимент, насколько можно освободить плечи из рубашки, чтобы она совсем не упала (платье при этом пришлось с плеч сбросить), потом оказалось, что сброшенное с плеч платье мешает правильно нарисовать талию, потом в замысел художника не вписалась слишком длинная рубашка…

— Марио, этот рисунок переживет нас всего на пару часов.

— Значит надо нарисовать хорошо, чтобы какой-нибудь ценитель из швейцарцев взял его с собой как трофей. На обороте я подпишу свое имя. Через много лет люди будут вспоминать меня добрым словом.

— А мое имя подпишешь?

— Ну, тут же тебя почти не видно.

— Что значит не видно? Тут кроме меня пока ещё ничего не нарисовано.

— На тебе тут слишком много надето.

— Одна рубашка, и ту пришлось поднять выше колен.

— Все равно много. Такую картину даже никто и не возьмет, можно и не трудиться подписывать.

— Тогда нарисуй, что рубашка прозрачная.

— А мне не видно, что она прозрачная. Мне под ней вообще ничего не видно.

— Тогда я её сниму.

— Не верю.

— Вот. Смотри. Такую картину возьмут?

Наверху, тем временем, ночь любви продолжалась не совсем к обоюдному удовольствию.

— Я так не буду, — помотала головой Шарлотта.

— Будешь, — уверенно ответил Макс, глядя сверху вниз и перебирая пальцами её волосы.

— Нет! Не буду!

— Ладно, не очень и надо было, — неожиданно легко согласился Макс, — Тогда будешь так, — сильные руки легко развернули Шарлотту на огромной постели.

— Так уже было.

— Тебе не понравилось? Хочешь так, как ещё не было?

— Про что это ты?

— Вот про что.

— Не туда! Больно! Я буду жаловаться!