Плохая девочка - [3]

Такой заторможенный.

— Это любимая подушка моей мамы закрывает твои яйца, или у меня галлюцинации? — Вместо ответа, стонет он.

— Помоги найти мне одежду, и я верну твоей мамуле ее любимую подушку. — Рычу я.

— Она сама ее вышивала! — Сокрушается Илон.

— Главное, что вещь пригодилась.

Друг медленно обводит взглядом мое тело: все синяки, татуировки, загар, а затем вздыхает:

— Может, мне тоже заняться хоккеем?

— Ясно. — Отмахиваюсь я. — В поисках одежды ты мне не помощник.

Начинаю исследовать гостиную, поднимать вещи, заглядывать под диванные подушки, за шторки, под кресло. Обнаружив свои боксеры, спешно натягиваю на себя, затем отбрасываю в сторону подушку.

— Э-эй! — Плюется Илон.

Подушкой ему попало по лицу.

— Есть курить? — Спрашиваю у него.

— Ты же спортсмен, разве это не очень… — мямлит он.

— Есть курить, спрашиваю?

— Ок, дружище, не кипятись. — Илон выуживает из кармана пачку и зажигалку.

Прикурив, я продолжаю поиски. Швыряю вещи в разные стороны и не утруждаю себя тем, чтобы класть их на место. Бардак переходит из стадии «ужасный» в «катастрофический», но мне плевать — тем более, что Илону плевать вдвойне. Он точно под кайфом.

— Аллилуйя. — Выдыхаю, обнаружив свою одежду на пуфе.

Надеваю джинсы, футболку, кожаную куртку — и все это, не выпуская сигареты изо рта.

— Здесь есть пепельница, — напоминает Илон.

Но пепел уже летит на ковер.

— Оп, извини. — Хмыкаю я.

— Вчера кто-то снял, как ты бьешь этого парня в челюсть, и выложил в Тик-ток. Эффект с падением повторяется несколько раз. — Хихикает Илон. — Падает, поднимается, падает, поднимается. Как неваляшка!

— Выложил? Серьезно?

— Ты стал звездой, дружище! — Он вытягивает ноги и кладет на стеклянный столик. — Там просмотров уже тыщ сто!

— Господи… — Тушу окурок в пепельнице. — А где мой телефон?

Стучу себя по карманам.

Как раз в этот момент хлопает входная дверь, и через пару секунд в гостиной появляется Эмилия. Моя девушка.

— Здорово, сестренка! — Приветствует ее Илон, закидывая чипсы в рот.

Он ждет очередное зрелище, ведь на лице у нее написано жуткое негодование. Вбивая каблуки в пол, она бросается ко мне. Ей даже не нужно осматриваться, чтобы понять, что этой ночью тут веселились. Без нее.

— Привет, Эм. — Хрипло говорю я.

Сейчас все будет по стандартной схеме. Она толкнет меня, начнет визжать, обвинять в том, что я конченый урод. Я промолчу. Затем она станет искать следы других женщин, а потом расплачется. И если Алиса к этому моменту не успеет спуститься, и никто из участников вечеринки меня не выдаст, я просто прижму Эмилию к себе и скажу, что все хорошо, и зря она волнуется.

А если ее и это не устроит, и она начнет качать права, мне придется быть грубым. Обвиню ее в том, что она не дает мне ни глотка свободы и ни сантиметра собственного пространства, а затем скажу, чтобы катилась ко всем чертям. И тогда девушка бросится ко мне на шею с извинениями. С ней все так просто и так предсказуемо — слава богам.

А еще Эмилия самая красивая девчонка в Сампо, и потому мы встречаемся уже три года. Как бы сложно временами ни было.

— Кай! — Вскрикивает она.

Я натягиваю улыбку, готовясь к обычному выяснению отношений.

— Твой нос… — она замирает.

— Да, вчера на игре. — Пожимаю плечами. — Пришлось принять обезболивающее.

Киваю в сторону Илона, и тот салютует ей бутылкой.

Эмилия замирает в метре от меня и заламывает руки, будто не может сказать что-то очень важное.

«Это что-то новенькое» — настораживаюсь я.

— Кай, мне очень жаль…

— Да что такое?

— Твоя мать, она никак не могла дозвониться до тебя. Мы все не знали, где тебя искать…

— Какого черта? — Не выдерживаю я, выпрямляясь.

— Это насчет твоего папы.

Желчь снова подступает к горлу. Внутренности словно завязываются тугим узлом. Мне хочется съежиться от боли. Я будто снова становлюсь невидимым. Снова становлюсь глупым одиноким мальчишкой, вздрагивающим от телефонных звонков и щелчков двери в ожидании, что он вернется домой. Я снова на мгновение становлюсь подростком, мечтающим, что папа обнимет и скажет, как сильно любит.

А затем включается защитная броня.

— Не зови его так. — Я взъерошиваю волосы, прикуриваю еще одну сигарету и затягиваюсь дымом. — Он мне не отец.

— Он умер, Кай. — Дрожащим голосом сообщает Эмилия. — Твоего папы больше нет.

* * *

Помнится, мать тогда начала здорово прикладываться к бутылке.

Когда отец уходил на работу, она заваливалась у телевизора со стаканом дешевого портвейна — на хорошее вино не было денег — или с банкой пива. А к полудню ее уже было не растолкать. Мама спала сном мертвеца, а к вечеру, проснувшись, накачивалась еще сильнее. Отец стал раздражительным, срывался на нее за отсутствие ужина и грязную посуду, и тогда она устроила бунт — впервые ушла в запой и… из дома.

Мне было восемь, и я не очень хорошо помню, как именно и где она проводила время — был занят на тренировках. Но вечерние скандалы особенно врезались в память. Не застав ее дома после работы, отец уходил на поиски. Проверял темные подворотни, увеселительные заведения, квартиры соседей и сомнительные дома, больше похожие на притоны. А потом приводил ее, еле живую, или приносил на руках — если она была пьяна в стельку.