Плеяды – созвездие надежды - [26]
Во все края, во все уголки бескрайней степи снова тянулись вереницы всадников и верблюдов, опять поднималась пыль к самому солнцу.
Затихала Мартюбе. Базар в Сайраме вымирал, пустел, будто кто-то начисто его вымел. Веселье, оживленье из Мартюбе и Сайрама перекочевывало, перемещалось на всю казахскую землю, во все казахские аулы. С великим терпением, любопытством и жадностью ждали аулы возвращения своих посланцев. Радовались, когда они прибывали в добром здравии, гордились, что не забыли о них, аулчанах, - вон сколько гостинцев и подарков навезли, сколько хороших новостей сообщили! Степь наполнялась вестями, слухами, былями и небылицами. До небес возносились неизвестные прежде борцы-палуаны, златоусты, певцы, домбристы, скакуны.
Девушки и молодухи щеголяли друг перед другом в обновах. Давние враги возвращались примиренными, а то и друзьям, а то и в сговоре о свадьбе! Не обходилось, разумеется, и без того, что неразлучные друзья превращались в непримиримых, заклятых врагов. И уж костерили, смешивали с грязью один другого, не отставая в красноречии от прославленных ораторов.
О великих собраниях на Мартюбе их участники и свидетели слагали – всяк на свой лад – новые сказания, дастаны, песни. Они потом передавались из уст в уста целый год. Мартюбе прославлялось в трех рассказах-дастанах как бурная, кипевшая задором ярмарка единодушия и согласия. Ярмарка богатства и искусности народа – вольного, беспечного, живущего на земле, обдуваемой ласковыми ветрами.
В детских воспоминаниях Абулхаира Мартюбе – это корона казахского величия, это праздник, нескончаемый праздник!
… Прошли годы, и умудренный жизнью Абулхаир пережил вместе со своим народом страшное несчастье: корону эту дико и безжалостно растоптал враг.
На вершине Мартюбе, раздвинув бесстыдно задние ноги, подставив ветру алчные ноздри ржет толстобрюхий джунгарский жеребец, разомлевший от обильной майской травы. По жилам этого жеребца течет дьявольская кровь, она будоражит его, извергает из него грубое, режущее слух ржание. И в ржание том, несущемся окрест, слышится наглое его намерение, ненасытное желание полакомиться и еще чем-то, не только травами и водами казахской земли. Он провозглашает на весь мир: «Я утолю свое желание! Обязательно утолю-ю-ю!»
Казахам осталось лишь предаваться воспоминаниям о славном их прошлом, лишь в грезах видеть священный этот уголок их земли…
Мучительная, острая боль, как ржавый гвоздь засела в груди Абулхаира и терзала его.
Терзался не один Абулхаир. Терзались те, кто пережил светлые дни на Мартюбе, и те, кто знал о них понаслышке. Будут и те терзаться, кто придет на эту землю спустя много-много лето, но кому невыносимы рабство, унижение и неволя, кому дороги свобода, честь и достоинство. Во все времена.
Здесь, в дорогом для каждого степняка Сайраме, была наброшена петля на шею строптивой степной вольнице.
Пал под напором джунгар шумный, богатый Сайрам, над которым некогда вились пятьдесят тысяч мирных дымов, и с его падения началось смутное время в великой степи.
Сайрам – это гордо сверкавшее, драгоценное ожерелье на груди бескрайней степи – первым попался на глаза хищному врагу. Давно пожирали эти глаза казахские земли и алчно блестели из-за полога полосатого шелкового шатра, поставленного на снежных отрогах Тарбагатая. Однако больше всего разжигал у джунгар жадность и ненависть Сайрам. Его базары, его лавки пестрели, ломились от китайских и персидских шелков, от индийского чая, специй, пряностей и лекарств, от серебряных, украшенных алмазами ножен, от булатных кинжалов с Кавказа, от полосатых бухарских тканей и самаркандских дынь, от ворсистых ковров и поджарых скакунов из Мерва и Хивы, от ярких ситцев, чугунных котлов, сафьяновых кож, железных гвоздей, от мехов – из русских земель.
Манил-то злые, ненасытные глаза волшебный город Сайрам, на базары которого тянулись купцы из дальних и близких стран, куда перекочевали самые красочные, самые завидные товары со всех уголков света.
Джунгары не раз налетали на Сайрам, как дикий табун или голодная, томимая жаждой отара, готовая уничтожить зеленый луг, выпить целое озеро. Они однажды здесь захватили в плен сына Тауке-хана и отправили его в Лухас к своему далайламе. Был у них какой-то хитрый замысел: может, хотели обратить в свою веру ханского сына, а потом посадить его своим единоверцем на казахский трон?
Нападая на Сайрам, джунгары покушались на мирную жизнь и свободу казахов. Они рассчитали точно: отняв у казахов сказочно богатый город, джунгары смогут вытрясти беззаботный народ, как овчину, подмять под себя, как подушку.
Когда Сыбан Рабтан стал контайджи, он первым делом захватил Сайрам. Город был разгромлен до основания, разграблен до нитки. Если в нем что-то и осталось целым и непорушенным, то разве только плошки, из которых ели собаки. Все добро и богатство перекочевало в корджуны джунгарских воинов. Много людей погибло – от мечей, голода и болезней.
Да только оставшиеся в живых скоро пожалели, что они не распрощались с белым светом…
Джунгарский военачальник Кулеке в один проклятый день велел построить их перед собой. Начался допрос. Первыми подверглись мужчины, стоявшие, как ягнята на привязи:
Стареющий Повелитель, завоевавший полмира неожиданно обнаруживает слабость, у него появляется нежданная забота — подозрение насчёт порочной связи одной из его жен, младшей Ханши, с молодым зодчим Жаппаром, строителем прекрасного минарета…Прототипом для образа Повелителя послужила легенда о Тамерлане. Кекильбаев дописал конец этой легенды, не следуя послушно за подсказкой народного предания, но сообразуясь с логикой психологического анализа и правдой художественного обобщения характера, взятого им для пристального, внимательного изучения.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.