Плеяды – созвездие надежды - [25]

Шрифт
Интервал

Потому и пошла такая молва: если хочешь узнать, что за народ казахи, приезжай на исходе мая на Мартюбе.

Здесь ты узнаешь: нет народа красноречивее, чем эти степняки! Их слова, их речи берут за сердце, бередят душу.

Здесь ты убедишься: эти степняки – лучшие музыканты на свете! Они умеют вместить все звуки мира в маленький, как тельце осиротевшего ягненка, инструмент всего с двумя струнами.

Здесь ты придешь к выводу: степняки эти – самые голосистые из всех певцов, которых ты когда-либо слышал. Их голоса способны не только юрту заполнить до самого ее купола, но они достигают аж до поднебесья, баюкают небо, нежат его слух, а также утишают полет птицы и бег дикого зверя.

Здесь ты решишь: нет народа мудрее и проницательнее, чем эти степняки! Их бии хранят в памяти все, что происходило на земле аж с сотворения мира, и видят далеко-далеко вперед, даже в будущее заглядывают!

Здесь тебе станет ясно: нет народа рассудительнее, чем эти степняки! Решения они принимают без лишних слов, полагаясь на совет и опыт бывалых седобородых старцев, на мудрость искушенных умов.

Здесь тебе откроется: нет народа дружнее, чем эти степняки! Не только мужи, но и кони у коновязи радуются встрече, утыкаются мордами друг другу в гривы…

Здесь ты изумишься щедрости этих степняков, у которых от зари до зари не сворачиваются дастарханы, не истощаются чаши с кумысом, не гаснут огни под котлами!

Здесь тебя поразят в самое сердце красота девушек и лихость джигитов!..

На Мартюбе родились пословицы и мудрые изречения, прославлявшие казахов, вселявшие в них гордость. И казахи любили повторять их вновь и вновь: «Старшему жузу дай в руки посох и доверь пасти скот. Среднему жузу дай в руки перо и поручи рассудить тяжбу. Младшему жузу дай в руки оружие и пошли на врага».

А как же не повторить то, что делает тебе честь! Если главное богатство народа – скот поручали Старшему жузу – это значит воздавали должное его доброте. Если народ передавал тяжбу на суд Среднему жузу – значит, полагался на его мудрость. Если дать отпор врагу, несущему бедствие всему народу, доверяли Младшему жузу – стало быть, ценили его отвагу.

Каждый из трех улысов занимал на Мартюбе подобающее место. Каждому оказывались почести и уважение, однако проявлялись они по-разному.

Когда на маслихат прибывали люди из Старшего жуза, все – от мала до велика – приходили в движение, суетились, мельтешили, словно встречали отца.

Когда показывалась группа всадников из Среднего жуза, к ней устремлялись на встречу, как к старшему брату.

Когда же до Мартюбе добирались представители Младшего жуза, ими умилялись, ими не могли налюбоваться, словно объявился любимец и баловень семьи – младший брат.

Все начиналось с того, что зажигали свечи над мавзолеями и мазарами святых и мучеников – прежде всего над могилами отца Ходжи Ахмеда Яссави, пресвятого Азизбабы Ибрагима и матери его Карашаш.

Лишь после свершения этого обряда начиналось веселье. Шутили, смеялись, поддразнивали друг друга все кому не лень. Оседлый подтрунивал над кочевником: зимой-де и летом не расстаешься с шапкой на голове, вроде бы не маленький, а тыкву от дыни отличить не можешь! Лопаешь тыкву, а уж так рад, будто дыней лакомишься! Кочевник не лез в карман за словом, отшучивался: эх ты, и зимой и летом тянешь простую водичку и принимаешь ее за кумыс!..

Люди из трех поселений – Старшего, Среднего и Младшего жузов толпами валили друг к другу в гости – поздороваться с родственниками и близкими, которых не видели с прошлой встречи на Мартюбе, узнать о здоровье, о житье-бытье, перемолвиться словечком о том о сем. Младшие по возрасту преподносили старшим в знак уважения сыбагу в объемистых чашах. Старшие не оставались в долгу и одаривали младших саркытом. Кажется, у всех без исключения усы блестели от жира, никто не был обделен. Насытившись, люди наперебой хвалили несравненные овечьи курдюки Старшего, медовый кумыс Среднего, терпкий кымран Младшего жузов.

Наступал день, когда вершину Мартюбе застилали яркими коврами: начиналось собрание, и длилось оно полмесяца - не меньше.

На самом дорогом ковре устанавливали золоченый трон, и на него величаво усаживался хан, увенчанный короной из золота. Поджав под себя ноги, по обе стороны по обе стороны от хана сидели правители улусов – тюре и султаны, чуть ниже, напротив хана, располагались верховные бии трех жузов с камчами в руках – символом власти. Пониже собирались кучками самые знатные бии племен и самые известные в степи батыры.

После того как лучшие, уважаемые люди занимали свои места на склонах, у подножия холма устраивался простой люд.

Бии выносили на обсуждение внутреплеменные споры и распри; сообща решали, где кому летовать, где зимовать, к какому из соседних народов послать гонца, а куда - посла.

Голосистые глашатаи сообщали народу, какое решение приняли красноречивые и мудрые бии после долгих словопрений. Неправая сторона платила правой стороне штраф конями и чапанами. Хан получал ханский налог, бии – бийскую плату.

Подходил конец длительным бдениям. Ничто из сложностей внутри казахской степи и вне ее не оставалось, кажется, без общего обсуждения. И вновь люди гостили друг у друга, потом прощались, наказывали передать поклоны и приветы тем, кто остался дома, не забывая при этом упомянуть и старых, и малых.


Еще от автора Абиш Кекилбаевич Кекилбаев
Кoнeц легенды

Стареющий Повелитель, завоевавший полмира неожиданно обнаруживает слабость, у него появляется нежданная забота — подозрение насчёт порочной связи одной из его жен, младшей Ханши, с молодым зодчим Жаппаром, строителем прекрасного минарета…Прототипом для образа Повелителя послужила легенда о Тамерлане. Кекильбаев дописал конец этой легенды, не следуя послушно за подсказкой народного предания, но сообразуясь с логикой психологического анализа и правдой художественного обобщения характера, взятого им для пристального, внимательного изучения.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.