— И что же вы почувствовали в тот момент, Ирина? — спросил Владимир Евгеньевич не без гордости за дело своих рук.
— Почувствовала новый вкус к жизни, связанный с чужой смертью. Я представила себе, как, должно быть, круто — зайти в некий ресторанчик, подойти к какому ни на есть хмырю, который сидит там, ханку жрет да белорыбицей закусывает, в общем, в отличие от меня, жизнью наслаждается, да в упор прострелить ему башку — так, чтоб его мозги с кровью мое собственное лицо обрызгали. — Тут Ирина в очередной раз приложилась к коньяку, и ее миловидное лицо приобрело мечтательное выражение.
— Я так понимаю, ваши мм… своеобразные фантазии не имели практических последствий? — осторожно поинтересовался Дерябин, уже, однако, подозревая худшее.
— Ты хочешь узнать, шлепнула ли я кого-нибудь на самом деле? Конечно, док! Иначе для чего же ты прописывал мне свое замечательное снадобье?
Дерябин решил больше вопросов не задавать. Ему с каждой минутой становилось все страшнее и страшнее, а вскоре он испытывал уже самый настоящий ужас.
— Я завалила несколько штук мужиков. Хотя мне, в общем-то, до фени: мужики-бабы, просто как-то так по ситуации получилось, — между тем продолжала, не забывая подкреплять себя коньяком, свой, по всей видимости, совершенно искренний рассказ Ирина. — Расстреляла их всех так красиво — как в кино не показывают. Я сама, кстати, все это на микрокамеру снимала. В общем, все шло хорошо, но меня заложил отцу Андрей. Расколол он, сука, моего домуправа Филиппыча и забрал у меня из квартиры отснятый мной материал. Жалко мне Филиппыча — хороший такой старикан был, вроде тебя, док.
— Вы что же, убили и его? — охнул, не выдержав, Владимир Евгеньевич.
— Да нет, мне таких убивать без интереса. Но, конечно, наказания Филиппыч заслуживал. Дала ему пушку, он сам и застрелился.
Теперь Дерябин замолк уже окончательно и, чтобы не впасть в шоковое состояние, чреватое в его возрасте летальным исходом, старался более не слушать свою юную собеседницу, с помощью одного из известных ему приемов аутотренинга психологически отгородившись от окружающей действительности.
Но это не помешало Ирине продолжить свое жизнерадостное повествование:
— Ну а когда этот поганец Андрюха доложил обо всем моему папулечке, тот напустил на меня целую свору всяких шпиков и ищеек. В одном из отелей меня чуть не прихватили, едва унесла ноги. Хотела заночевать в своем микроавтобусе, но сообразила, что его тоже ищут. Пришлось на мотоцикле катить сюда, в эту развалюху, спрятаться в ней на время. — Она допила коньяк и поставила пустую бутылку на пол. — Где-то у меня еще одна есть. — Ирина обвела помещение помутневшими глазами. — Да ладно, потом… А в этой конуре я когда-то с деревенскими парнями трахалась. Да и с тем же Андреем. Сволочь неблагодарная! Но он свое еще получит. Ну, так вот… Давно это было, потом я как-то отвыкла от мужиков. — Она повернула голову в сторону Дерябина и с зажегшимся в глазах интересом взглянула на него. — А тебе сколько годков, док? Чего молчишь, старый козел!!! — гаркнула Ирина, выводя Владимира Евгеньевича из психологического ступора.
— А? Чего? — очнулся он и часто-часто заморгал ресницами.
— Трахаться, говорю, ты еще не разучился? Что-то мне вдруг захотелось чего-то такого. Очень редко, однако, это бывает. Ну, заклинило тебя там, что ли?
Владимир Евгеньевич давно не знал женского тепла, однако не сильно страдал от этого, поскольку уже притерпелся к многолетнему одиночеству. Но в свои шестьдесят пять он был, в общем-то, в достаточном мужском порядке, и, наверно, мог бы в разумном объеме удовлетворить и партнершу, и себя самого.
Ирину Дерябин не считал особенно привлекательной девушкой, но и дурнушкой она не была, а ее молодость являлась сама по себе достаточной сексуальной приманкой. И если бы отношения с нею развивались с чистого листа, если бы вдруг каким-либо образом возникла аналогичная ситуация, но без всякой предыстории, то Владимир Евгеньевич, несомненно, тряхнул бы стариной.
Но сейчас, перед лицом убийцы-маньяка, говоря библейским языком, ужас сковал его члены. Включая, естественно, и тот самый член.
Однако Ирина ждала ответа, и Дерябин уже понял, что испытывать ее терпение — смертельно опасно.
— Я не знаю, — пробормотал он, с трудом подбирая слова. — Я уже далеко не молод…
— Что ты там кудахчешь, не понимаю. Подойди-ка сюда. — Она продублировала свой приказ повелительным жестом руки.
Владимир Евгеньевич на каменных ногах подошел к топчану, где возлежала Ирина, и остановился в метрах трех от нее.
— Да ближе, ближе… Вот так. А ну-ка снимай штаны!
— Ирина… Я…
— Выполняй, что тебе говорят, старый мудак, и не раздражай меня своим вяканьем!
Дерябин поспешно стянул брюки.
— Ну, дальше, дальше! Я, что ли, за тебя портки снимать буду!?
Владимир Евгеньевич, выполняя эту команду, удивился, что еще не потерял чувство стыда, поскольку явственно ощутил, как у него горят щеки.
Ирина, приподнявшись с дивана, стала внимательно рассматривать содержимое его трусов, потом несколько брезгливо пощупала двумя изящными пальчиками его гениталии и с большим сомнением покачала головой:
