Плевицкая - [10]

Алексей Акимович Судаков, сын кузнеца, мальчиком был отдан в чайную мыть посуду. Потом работал официантом. Скопил деньги и стал владельцем ресторана. Преуспел и пожелал приобрести существующий поныне «Яр», названный когда-то в честь работавшего там французского повара Ярда. Добился своего, стал его владельцем в 1896 году. В 1910 году Судаков построил новое здание. Здесь не только вкусно кормили. Играл оркестр, выступали популярные певцы, исполнялись цыганские романсы.

«После долгих колебаний согласилась я принять ангажемент в Москву, — вспоминала Плевицкая. — Директор „Яра“ Судаков, чинный и строгий купец, требовал, чтобы артистки не выходили на сцену в большом декольте:

— К „Яру“ московские купцы возят своих жен, и Боже сохрани, чтобы никакого неприличия не было.

Старый „Яр“ имел свои обычаи, и нарушать их никому не полагалось. При первой встрече со мной Судаков раньше всего спросил, большое ли у меня декольте. Я успокоила почтенного директора, что краснеть его не заставлю. Первый мой дебют был удачен. Не могу судить, заслуженно или не заслуженно, но успех был.

Москвичи меня полюбили, а я полюбила москвичей.

А сама Москва белокаменная, наша хлебосольная, румяная, ласковая боярыня кого не заворожит.

Кланяюсь тебе земно, издалека, матушка наша. Улыбнись мне прежней улыбкой и прости, что, может, мало тебя, родная, ценила.

На зиму я возобновила контракт к „Яру“, а на осень, за большой гонорар, подписала контракт на Нижегородскую ярмарку. По программе я стояла последней и выступала в половине первого ночи.

В зале обычно шумели. Но когда на занавес выбрасывали аншлаг с моим именем, зал смолкал. И было странно мне, когда я выходила на сцену: предо мной стояли столы, за которыми вокруг бутылок теснились люди. Бутылок множество, и выпито, вероятно, не мало, а в зале такая страшная тишина.

Чего притихли? Ведь только что передо мной талантливая артистка, красавица, пела очень веселые, игривые песни, а в зале было шумно.

А я хочу петь совсем невеселую песню. И они про то знают и ждут. У зеркальных стен, опустив салфетки, стоят, не шевелясь, лакеи, а если кто шевельнется, все посмотрят, зашикают. Такое необычное внимание я не себе приписывала, а русской песне. Я только касалась тех тихих струн, которые у каждого человека так светло звучат, когда их тронешь.

Помню, как за первым столом, у самой сцены, сидел старый купец, борода в серебре, а с ним другой, помоложе. Когда я запела „Тихо тащится лошадка“, старик смотрел-смотрел на меня и вдруг, точно осердясь, отвернулся. Молодой что-то ему зашептал, сконфузился.

Я подумала, что не нравится старому купцу моя песня, он пришел сюда веселиться, а слышит печаль.

Но купец повернул снова к сцене лицо, и я увидела, как по широкой бороде, по серебру, текут обильные слезы. Он за то рассердился, что не мог удержаться, на людях показал себя слабым.

Заканчивала я, помню, еще свой номер „Ухарь-купец“. После слов „а девичью совесть вином залила“ под бурный темп, махнув рукой, уходила я за кулисы в горестной пляске, и вдруг слышу из публики, среди рукоплесканий:

— Народная печальница плясать не смеет.

Видно, кто-то не понял моей пляски, а пляской-то я и выражала русскую душу: вот плачет-надрывается русский, да вдруг как хватит кулаком, шапкой оземь да в пляс».

Когда Плевицкая исполняла «Ухарь-купец», то, по словам известного театрального художника Александра Николаевича Бенуа, «приводила в восторг всех — от монарха до последнего его подданного — своей типично русской красотой и яркостью таланта».

Осенью 1909 года на Нижегородской ярмарке Плевицкую услышал солист Большого театра Леонид Витальевич Собинов, лучший лирический тенор России. Встреча с ним стала для нее событием:

«Когда я пела в ресторане Наумова, в нижегородском оперном театре гастролировал Собинов.

Как-то он пришел к Наумову ужинать. Во время моего выхода он, как видно, наблюдал публику, а потом зашел ко мне, познакомился и сказал:

— Заставить смолкнуть такую аудиторию может только талант. Вы талант.

Всякий поймет мое радостное волнение, когда я услышала из уст большого художника, которым гордилась Россия, такие лестные для себя слова.

А Леонид Витальевич оказал мне и еще большую честь: он пригласил меня петь в своем концерте, который устраивал с благотворительной целью в оперном театре. Распрощавшись со мной, Собинов ушел. Он и не знал, верно, тогда, что благодаря ему выросли у меня сильные крылья».

По приглашению Собинова Плевицкая участвовала в концерте, где пел и знаменитый оперный тенор Николай Николаевич Фигнер, в прошлом морской офицер, учившийся в Петербургской и Неаполитанской консерваториях. Певческой карьере не помешал тот факт, что его сестра Вера Фигнер, революционерка и террористка, участница убийства императора Александра II, была приговорена к пожизненному заключению. Николай Фигнер — среди немногих — был удостоен почетного звания «солиста его величества». В старой России немыслимым считалось наказывать родственников… Николая Фигнера называли гениальным актером, Петр Ильич Чайковский им восхищался. И Плевицкая выступала вместе с ним: «Много тогда шипели по этому поводу, но пела я с успехом».