Плетеный ремень - [19]

– Двенадцатого ноября.

– А Мельник приезжал?

– Перед праздником близко.

– А сын, насколько я понимаю, очевидно, уехал числа двадцатого?

– Раньше – поправила она. – Приехали они сразу после праздников, дня за два до именин. А уехали на третий или четвертый день после. Выходит, числа пятнадцатого-шестнадцатого.

Василий Тихонович знал, что на шадринском рынке Афанасий Мельник задерживался пятого ноября.

– Вы уверены, что ваш Геннадий не встречался с Мельником?

– Если бы он хоть узнал о его приезде, то все равно выговорил бы мне, – ответила она убежденно. – Не сдержался бы, припомнил старое. Ненавидит он его… Да и откуда ему было знать?

Откровенность Анны Печеркиной не вызывала у Саломахина сомнений. Но где-то в душе он уже решил, что между ее сыном и Мельником была какая-то связь,

Прояснить все мог только Шадринск.

21

Из Шадринска Саломахин связался по телефону с Суетиным. Моисеенко из Молдавии еще не вернулся,

– В дороге, – сообщил Суетин. – Ждем завтра.

Подробно рассказав о встрече с Анной Печеркиной, Саломахин предупредил:

– Задержусь еще дня на два. Позвоню потом.

…После десяти утра Василий Тихонович постучался в квартиру Клавдии Коляскиной – той самой знакомой Анны Печеркиной, к которой четыре года назад должен был заехать Афанасий Мельник.

Дверь долго не открывалась. Наконец, неприветливо осведомившись, кто пришел, в двери показалась заспанная с неприбранными волосами женщина. Не взглянув на Саломахина, повернула обратно, бросив через плечо:

– Проходите.

Комната Коляскиной лучше всего говорила о хозяйке. На столе, придвинутом к окну, стояли две пустые бутылки из-под водки, валялся остаток буханки хлеба, в мелкой тарелке, засыпанные окурками, лежали кильки. Грязный пол и кое-как закинутая одеялом постель не первой свежести дополняли картину.

Хозяйка, пытаясь на ходу навести порядок, с неестественной веселостью объясняла:

– Подружка вчера зашла, решили вдовью тоску разогнать, согрешили с водкой. Извиняйте… Жизнь такая, каждый день одни заботы, а радости никакой… По какому делу мною интересуетесь?

Василий Тихонович уже довольно долго стоял у двери, а хлопотливая хозяйка, изредка бросая на него любопытные взгляды, летала по комнате то с тряпкой, то с веником. Скоро стол оказался чистым, сор с пола исчез, кровать прибралась. Коляскина, одним движением повязав платок, опустилась на стул и показала Саломахину напротив.

– Что же стоите? Садитесь.

Саломахин сел. Хозяйка не вызывала у него симпатии. Но, прежде чем приступить к делу, поинтересовался:

– Не работаете сегодня?

– И вчера – тоже, – весело махнула она рукой. – Уволилась недавно, а новую работу еще не подыскала. И торопиться неохота. Кое-как перебиваюсь…

– Что ж так? Годы ваши как будто небольшие…

– А что толку-то? Хоть и небольшие, а жизнь все одно ушла, как вода сквозь сито.

Грустные слова Клавдия выпаливала с той же неестественной веселостыо, с которой встретила Саломахина.

Но он говорил с нею просто, дружелюбно, стремясь расположить ее к себе:

– Клавдия Поликарповна. Так, кажется?

– Поликарповна, Поликарповна, – подтвердила она с удовольствием.

– Вы не припомните? Несколько лет назад к вам заезжал один человек – Афанасий Мельник. Останавливался у вас.

Неестественная веселость Клавдии моментально сменилась глубокой задумчивостью.

– Когда, говорите, заезжал?

– Четыре года назад?

– Не припомню, – ответила тотчас и снова с бойкой откровенностью: – Чего скрывать, люди у меня разные бывают, и нередко. Одна живу – гостям мешать некому. А Мельника не припомню. Откуда он?

– Из Молдавии.

– Откудова?!

– Молдаванин. А заезжал от Анны Никифоровны Печеркиной. Негде ему было остановиться в Шадринске.

– А! – догадалась она. – Хромой, что ли?

– Хромой.

– Вспомнила, – успокоилась она. И словоохотливо начала объяснять: – Приехал каракуль продавать да и завернул к Анне. Знаю. Бывал он здесь раньше-то, в Кабаньем жил. Анна-то и прилепила его к себе. Она, как я же, обезмужнела в войну…

– И сколько он жил здесь, у вас?

– Переночевал да уехал в Свердловск.

– В Свердловск?

– Ага. Еще оттуда куда-то собирался за кровельным железом.

– А Геннадия, сына Анны Печеркиной, вы знаете?

– С мальчишек еще. Я же ихняя, деревенская.

– Он был у вас здесь в Шадринске?

– Знамо дело. Геннадий-то с матерью годов восемь не живет. Приезжает к ней реденько, а сюда заходит, Ко мне все из нашей деревни заезжают.

– В то время, когда у вас ночевал Мельник, Геннадий не навещал вас?

– Много вы сразу спрашиваете, враз и не додуматься

– А вы припомните.

– Нет, вроде бы не появлялся.

– Откуда вам известно, что Мельник привозил каракуль?

– Сам сказывал.

– Торговал он в Шадринске?

– Если по его словам, так – в Свердловске. Правда, я сама видела у него четыре шкурки…

На вопросы Саломахина Клавдия отвечала почти не задумываясь. Но ответы ее получались какими-то неопределенными. Саломахин намеренно, хотя и в разной форме, повторял вопросы, но получал прежние, такие же приблизительные ответы. И только об одном Клавдия говорила твердо: Мельник ночевал ночь или две, а потом уехал в Свердловск.

Василий Тихонович понял, что разговор с Коляскиной дальше продолжать бессмысленно. Поэтому, вручив ей повестку с обязательством явиться утром в отдел милиции, распрощался.