Плеть о двух концах - [8]

Павел Сергеевич потер руки, засвистел «А ну-ка пес­ню нам пропой, веселый ветер...». День прошел не даром.

Клава была не одна. Раздеваясь в передней, Павел Сергеевич слышал, как она громко жалобно говорила: «Я не могу больше, эта кухня высосала из меня все соки. Я чувствую, как я тупею и превращаюсь в свар­ливую старуху». Он заглянул в столовую, — опять эта Ася, соседка, пиковая дама, уксус с перцем, ках он ее назывзл, — холодно поздоровался и пошел умы­ваться.

«Что может быть у них общего? — думал он с раздражением. — Сплетница-массажистка, блатмейстер, шуры-муры, обрабатывает жен крупных начальников, вечно занята какими-то темными делишками, а Клава изливает перед ней душу...»

Хлопнула дверь. «Ишь, живо улизнула», — он вы­шел на кухню. Клзва накрывала на стол, посмотрела мягко и чуть виновато:

— Кушать будешь?

— Да, обязательно! — энергично оказал он. От этого ее взгляда, который он так любил, к нему вернулось хорошее настроение. — Сегодня я заработал не только обед, но и... — он подмигнул и двумя пальцами, боль­шим и мизинцем, показал, что он еще заработал.

Клава выставила полбутылки кагора, оставшегося пос­ле Лешкиных проводин.

— Выпьем за одну симпатичную сварливую старуш­ку, за которой вовсю бегают молоденькие пижоншки, — сказал он шутливо, намекая на тот недавний слу­чай, когда какой-то молодой человек помог ей дота­щить сумку с базара и по пути подговаривался насчет свидания.

— Выпьем лучше за сына, чтобы у него там все бы­ло хорошо, — сказала она с грустью.

Павел Сергеевич не возражал.

— Я так мучаюсь, что согласилась отпустить Але­шеньку, — пожаловалась она. — Почему ты не отго­ворил его?

«Как бы не так, отговоришь», — подумал он и ска­зал:

— Ты напрасно так волнуешься. Он ведь уже не ма­ленький, девятнадцатый год парню.

— А что за люди там, на твоей трассе? Они не ис­портят нашего мальчика?

— Там отличные люди. Чугреев — бригадир что на­до! Кто бы додумался завести корову на трассе? Он. В одном колхозе купили. Молочко парное пьют. Кон­чим трассу, говорят, пир устроим. Нас приглашали.

— С тобой никогда серьезно не поговоришь. Вечно ты увиливаешь, а я волнуюсь — он такой доверчивый и непрактичный.

— А ты хочешь, чтобы в восемнадцать лет он был ловкачом-комбинатором?

— Я была бы спокойнее. Знаешь, Павел, — сказала она и замолчала в нерешительности.

Он отодвинул тарелку — разговор начинал портить ему аппетит.

— Что, Клавдия? — спросил он, подчеркивая голо­сом «Клавдия». Его всегда коробило, когда она, обыч­но называвшая его Павлушей, вдруг говорила это гру­бое «Павел».

— Я разговаривала с Асей... Жена директора поли­технического ее хорошая приятельница. Ася обещала переговорить с ней насчет Лешеньки...

— Хо! — воскликнул Павел Сергеевич, сразу смек­нувший, куда клонит жена. — Ты пойми, Лешка не согласится ни на какие протекции. Уж я-то его знаю.

— Много он понимает! — она тоже повысила го­лос.

— Много не много, а то, что понимает, понимает правильно!

— Правильно, правильно. Тебя интересует только твоя репутация, как бы кто не подумал плохо. Ты честный, ты правильный, ты хороший — для всех, кро­ме СВОЕЙ семьи, — в голосе у нее уже дрожали сле­зы. — Ты посмотри, как мы живем: твоя правильность держится на моих морщинах и на моих сединах. — Она расплакалась, всхлипывая, — вскочила, убежала за платком.

Павел Сергеевич понуро вертел пустую рюмку и внутренне спорил с Клавой. Конечно, материально они живут не бог весть как, но и не хуже других, зато живут честно. Не разуты, не раздеты, мясо каждый день едят, пианино купили.

— Вон посмотри, Мартыновы, — она уже не плака­ла, но голос был мокрый, злой. — Петр Петрович не меньше тебя начальник, а не стесняется, и все у них есть: и холодильник, и стиральная машина, и гарни­тур, И жена его не давится, как я, дура, в очередях — ей все на дом привозят. Короче, вот что, — сказала она ледяным таном, — хватит. Я терпела, пока рос Лешка — теперь хватит. Ты весь день на работе, тебе интересно, а что дома творится, тебе наплевать. Хва­тит. Я тоже пойду работать.

— Ну, пожалуйста, иди. Разве я возражаю? — сказал Павел Сергеевич, удивленный таким поворотом разго­вора. — Но куда?

— В горторготдел! — сказала она с вызовом, — Ася обещала устроить.

Павел Сергеевич встал, резко отодвинул стул, ушел на балкон.

До вечера они не разговаривали. Он сидел в одной комнате, она — в другой. Когда он лег спать, она вошла в спальню, взяла свою подушку, задержа­лась на пороге:

— Мне нужны деньги, три тысячи. Есть столовые гарнитуры, Ася достанет, — и помолчав, ожидая, что он скажет, добавила: — Стыд, позор, людей не могу пригласить.

Павел Сергеевич отвернулся к стене.

3

Проверять, какой Лешка сварщик, собралась целая комиссия: все, кроме Зинки — она бренчала кастрю­лями под навесом. Чугреев был за главного. Яков и Гошка подкатили к САКу пару «катушек», обрезков трубы, состыковали их ровными торцами, привернули струбцину со сварочным проводом. Все уселись ряд­ком на газопроводе.

В откидном щитке, в новом брезентовом костюме — куртка-балахон, штаны подвернуты — Лешка встал пе­ред «комиссией» держать экзамен.

— Заводи! — приказал Чугреев.