Плеть о двух концах - [12]

—· Хватит, хватит, — засмеялся Павел Сергеевич. — Что-то у тебя все двоится сегодня.

— Срок надвое режешь.

— Так это не я — нам режут.

— Я тебя понимаю, но и ты меня пойми.

Павел Сергеевич понимал: конечно, из такой брига­ды, как у Чугреева, много не выжмешь, но и другое знал Павел Сергеевич по опыту: любой бригадир, тем болеэ такой, как Чугреев, всегда имеет «заначку», резерв и никогда не раскроется и не пустит в дело, пока как следует не прижмешь. В том, что «заначка» есть, Павел Сергеевич не сомневался, но какова она — вот это-то и требовалось определить. Другой на его месте провел бы хронометраж, засек бы фактическое время на сварку одного стыка, проследил бы с карандашом в руке за всеми операциями и таким образом узнал бы все, что требовалось. Узнал бы, но какой ценой! На всю жизнь обидеть бригадира, оттолкнуть недоверием бригаду, вместо живого человеческого взаимопонима­ния — сухие формальные отношения: раз ты так, то и мы так, от сих и до сих и — не больше. Это навер­няка значило бы обречь дело на провал.

— Что же будем делать, Михаил Иванович? Подавать в отставку? — спросил он полушутя — полусерьезно.

Чугреев пожал плечами, усмехнулся:

— Выше головы не прыгнешь.

— Это смотря, как прыгать. Если с трамплина да кувырком, так получается выше головы.

— Ну это в цирке, я же не циркач.

Павел Сергеевич достал «Беломор», предложил Чугрееву — тот нехотя взял папиросу, лениво размял ее, глядя в пол, легонько постучал мундштуком о корявый ноготь большого пальца.

— По проекту заложен четырехслойный шов. Тол­щина стенки трубы одиннадцать миллиметров. По нор­мам для такой толщины разрешается шов в три слоя...

Прищурясь, он внимательно посмотрел на Павла Сергеевича, его черные глаза зажглись синими мато­выми огнями.

Павел Сергеевич усмехнулся. Хитер бригадир!

— Это ты по моим полкам пошарил, а ты по своим пройдись, по своим.

— А какие мои полки? Расставить людей, следить, чтобы простоев не было, материалами обеспечивать — вот и все мои полки, — небрежным тоном перечислил Чугреев. — За это отвечаю.

Каким-то внутренним чутьем Павел Сергеевич ощу­тил, что пора прекращать этот разговор — Чугреев уперся, не сдвинешь.

— Ну, ладно, оборудование я тебе кое-какое под­кинул, буду еще пробивать. Но прошу тебя, Михаил Иванович, сделай все возможное, чтобы трасса пошла. Вот новый график монтажа, с сегодняшнего дня. По­смотри, подумай. Кровь из носа — надо выполнять.

Чугреев просмотрел график, крякнул, качая головой, сунул листок в стол.

— Я хочу с народом потолковать, — сказал Павел Сергеевич. — Как ты считаешь?

— Вот это правильно, с людьми надо потолковать.

Они вышли на поляну. Восходящее солнце ослепи­тельным пауком сияло сквозь верхушки деревьев. Крыши вагончиков матово блестели — от них подымал­ся парок.

Павел Сергеевич глубоко вдохнул прохладный ут­ренний воздух.

— Эх, красота какая! Начало осени. Природа живет сама по себе, живет, чтобы жить. А мы все выдумыва­ем, усложняем, запутываемся в своих же сетях.

Чугреев промолчал. С просеки, нарастая, доносилось злобное рычание мотора, лязганье металла — первый МАЗ делал свой первый трудный рейс.

Собрание было кратким. Павел Сергеевич рассказав рабочим о важности комбината, а следовательно, и трассы, назвал новый срок и высказал убеждение, что бригада справится с поставленной задачей; рассказал, что по всей стране поднимается новое движение — борьба за коммунистический труд, призвал монтаж­ников тоже включиться в это нужное и важное дэло и пожелал всяческих успехов.

Официальная часть кончилась, все заговорили кто о чем. Мосин неловко потоптался возле Павла Сергееви­ча и, смущаясь, грубовато сказал, что надо бы на два слова.

— Я это... спросить, — начал он запинаясь, когда они отошли в сторонку. — Вы тут насчет звания говорили... Оно как, для всякого любого? Мне, к примеру, мож­но?

— Почему же нельзя? Пожалуйста.

Мосин нервничал, бил носком землю, тер о штаны потные руки; черный рот его дрожал и кривился не то в улыбке, не то от боли. Он хотел что-то сказать, но, видно, язык не поворачивался. Павел Сергеевич вдруг вспомнил: «Это же тот самый, Мосин!» — и по­чувствовал острую жалость.

— Вас беспокоит ваше прошлое? — спросил он за­душевно.

«Да» — ответил глазами Мосин.

— Но вы же порвали с этим?

— Завязал, — сипло, чуть слышно сказал Мосин, — но у меня «прицеп», то есть, извиняемся, это самое, без права проживания в городах. Два года осталось.

— Но паспорт-то у вас есть?

— А как же, тут, в сундучке. Принесть? — Мосин дернулся было бежать за паспортом, но Павел Сер­геевич его остановил.

— Не надо. Верю. Я думаю, что вы тоже можете соревноваться. Возьмите на себя обязательства и вы­полняйте. Профорг вам объяснит. Это будет очень кстати — придется крепко поработать, чтобы сделать трассу в срок.

Мосин заулыбался, затряс головой, монотонно повто­ряя «ага, ага, ага».

— А бумагу мне дадут? — опросил он, помявшись.

— Какую бумагу?

— Ну, что я вот такой, со званием.

— Дадут. Чугреев напишет характеристику, местком рассмотрит ваши обязательства и, если вы их выпол­ните, даст.

Мосин отрывисто, странно засмеялся — «хы-хы» — и вперевалочку, как бы приплясывая, покатился к своему САКу.