Плеск звездных морей. Очень далекий Тартесс - [6]

Она сказала:

— Уходить.

Люди уходили в глубь Леса. Здесь им мешал охотиться Длиннозубый, здесь не было сытости, они уходили на поиски другого места. Они шли один за другим среди деревьев и несли свою ношу. Охотник шел среди женщин. Он хотел догнать мужчин, которые шли впереди, но после драки ноги не хотели идти быстрее, чем он шел. Тогда он пошел совсем медленно, чтобы присоединиться к мужчинам, шедшим сзади. На повороте он остановился. Отсюда еще была видна Большая трава в просветах меж деревьев — огромная пустота под огромным небом. И у него расперло грудь- будто от ветра. Будто он снова бежит по Большой траве. Грудь у него была мокрая, как тогда, и пахла запахом усталости.

Мужчины прошли мимо него, неся копья, рубила и камни. А он стоял и смотрел на Большую траву. И опять к нему подошла красноволосая и тронула за плечо.

— Уходить, — сказала она.

Одной рукой она придерживала на голове свернутые шкуры.

Охотник посмотрел на женщину. Потом указал на Большую траву и сказал:

— Туда.

Она не поняла и не ответила, а у него не было слов, чтобы сказать, что он хочет. Для Большой травы нужны были новые слова.

И он пошел туда один, хотя ему было страшно. За последними деревьями остановился, посмотрел назад. Все люди уже ушли, и только красноволосая стояла и смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой. Она медленно пошла в его сторону… повернула назад… побежала к нему.

Он ждал, потому что хотел, чтобы она пошла с ним. И вот она стала рядом, и они вместе смотрели на лежавшую перед ними ярко освещенную солнцем Большую траву.

Потом они вместе двинулись вперед. Мужчина нес в руке копье, женщина — связку шкур на голове.

ПРЕЛЮДИЯ ВТОРАЯ ПОВЕСТЬ ОБ ОКЕАНЕ И КОРОЛЕВСКОМ КУХАРЕ

1

Дун Абрахам, хранитель стола его величества Аурицио Седьмого, короля Кастеллонии, бережно защищая рукой белое жабо, второй раз понюхал бычью тушу. Туша, лишенная правой задней ноги, смиренно висела перед ним на крюке.

Королевский мясник стоял, опираясь на топор и почтительно склонив голову набок, дабы услышать распоряжение сразу, не утруждая вельможу просьбой о повторении. В погребе, пропитанном мясными испарениями, было душно. Дун Абрахам понюхал тушу в третий раз и задумчиво ущипнул себя за острую бородку.

Мясник, деликатно кашлянув, тихо сказал:

— Мясо свежее, как раны Христовы, ваше сиятельство.

Дун Абрахам еще не был сиятельством, но это ожидалось со дня на день, и всеведущая кухонная челядь уже называла его так. Дун Абрахам промолчал. Мясник поиграл рукоятками ножей на широком поясе из воловьей хребтины и сказал еще тише:

— Если добавить немножко перца, будет совсем свежее, ваше сиятельство.

— Для тебя и тебе подобных, — удостоил его ответом дун Абрахам.

— Только вчера отрубил заднюю ногу, — горестно вздохнул мясник.

— Я не могу кормить его величество тухлятиной, — твердо сказал дун Абрахам.

Он был прав. Нельзя рисковать по пустякам, тем более что не сегодня–завтра король собирался подписать указ о возведении его, дуна Абрахама, в графское достоинство.

Круто повернувшись, он подобрал полу плаща, чтобы не цеплялся за шпоры, и поднялся из погреба на широкий кухонный двор.

Было так жарко, что в погребе не помогал и лед, привозимый с ближних Коррадорских гор. На дворе же было как на раскаленной сковороде, хотя маленький фонтан разбрызгивал веселые струйки, и каменные плиты были политы водой. Но дун Абрахам на службе всегда ходил в плаще.

Во дворе он встретил алхимика и медика Иеронимуса фон Бальцвейн унд Пфейн, выписанного недавно за большие деньги из германских земель. Вяло, отсалютовав немцу шляпой, не коснувшись впрочем, перьями земли (он знал, как и с кем себя держать), дун Абрахам сказал:

— Не следует ли по случаю жары отменить мясной ужин, дун Херонимо?

Полного имени немца дун Абрахам не смог бы выговорить даже ради вечного спасения души.

Костлявое бритое лицо немца приобрело значительное выражение. Алхимик прикрыл глаза, помолчал с достинством, и лишь затем объяснил:

— Густота горячий воздух надо разжижайт мясной пища. Его величество имейт густой темперамент, надо много жирный мясо.

Дун Абрахам повел немца нюхать припасы для королевского ужина.

Новый алхимик держался важно, но почему–то казался дуну Абрахаму постоянно голодным. Хорошей он признавал только жирную мясную пищу. Он охотно ел для пробы, да и не для пробы тоже. Должность позволяла ему есть с королевского стола, но экономный дун Абрахам кормил его пищей старших слуг, о чем немец не подозревал.

Затем дун Абрахам поднялся к себе в кабинет, скинул плащ, отстегнул воротники и присел за обширный стол, заваленный счетами королевских поставщиков и раскладками для балов, приемов и повседневной еды множества лиц, пользовавшихся королевским столом.

Счета были большие. Сотни двойных золотых круидоров тратились на пряности. Драгоценный черный перец расходовался во дворце не возами, а целыми аррателями. Да еще гвоздика, и корица, и мускатный орех…

В кабинете сладко пахло пряностями: к нему примыкал особый склад, ключи от которого дун Абрахам не доверял никому.

Их привозили из страшной дали, где среди теплых вод вздымаются гористые, поросшие нездешней зеленью острова. Голые темнокожие язычники собирают пряности, которые растут там, как сорная трава в Кастеллонии. Славный сеньор Рустичано со слов венецианца Марко Миллионе поведал в своей книге, что там за венецианский грош дают сорок аррателей лучшего имбиря. Но пока язычники довезут пряности до мусульман, а мусульмане до Венеции, а оттуда — до Кастеллонии, — перец и имбирь становятся дороже золота. А каково без перца? Вчера только зарезали быка, одну заднюю ногу съели за королевским столом. А сегодня уже придется заправить мясо перцем — иначе ведь не отобьешь запах. Да, с каждым годом все больше пряностей расходуется при дворе, и королевская казна скудеет и скудеет…