Плещут холодные волны - [6]
Расходились группами, но скоро делились на пары. Ночь была теплая и тихая. С реки веяло прохладой, порой в тишине коротко, словно украдкой, аукались гудки пароходов, раздавались пыхтения паровозов на станции.
Уже наступал ранний июньский рассвет, выделяя из сумерек одинокую березку над рекой и под нею двоих. Они стояли, прижавшись друг к другу, молчали и, кажется, не дышали.
И вдруг:
— Мы расстанемся, Витя, и я боюсь, я не представляю, как я останусь без тебя, — тихо сказала Лида и нежно провела пальцами по его лбу, щеке, подбородку.
Он вздохнул и откликнулся, прижав гладившие его пальцы к губам:
— Об одном прошу тебя, Лида, мы очень привыкли делиться своими мыслями друг с другом. Не будем отступать от этого, будем писать друг другу, рассказывать обо всем, где бы мы ни были. И нам будет легче.
Лида слушала юношу внимательно. Когда он замолчал, она с грустью прошептала:
— О мудрый и великий Шекспир, — тихо произнес Виктор.
А над заволжскими лесами небо налилось уже алым соком утренней зари, белыми шапками тумана накрылись песчаные отмели в затонах. Надо было расходиться по домам.
Шли медленно, молча. Но молчание это было красноречивее самых красивых слов. Они медленно прошли мимо приземистой, одноэтажной с размашисто-широкими густо переплетенными окнами школы. Она стояла непривычно замкнутая, странно тихая, родная и уже чужая одновременно. Каждый из них мысленно проникал сквозь залитые солнечным светом окна в знакомые коридоры, классы.
Виктор вздохнул, тихо сказал:
— Все так понятно и определенно, мы многое здесь взяли, чтобы отдать... отдать тем, кто будет после нас...
Полуденное солнце пекло нещадно. Друзья стояли и смотрели друг на друга. Анатолий отправлялся в Высшее военно-морское училище. Путь предстоял немалый, сначала — по Волге, а затем — по морю до Баку. Каждому хотелось сказать что-то такое, чтобы запомнилось навсегда.
Мысли суетливо сменяли одна другую, в голову ничего не приходило, а на сердце навалились тоска да тревога.
Раздался гудок подходившего к пристани теплохода. Толпы людей хлынули на дебаркадер.
— Ну, Виктор, расстаемся, наверное, на долгие годы, помни нашу дружбу, — с волнением произнес Анатолий, и они порывисто обнялись.
— Не забывай нашу клятву, Анатолий, пиши и... помни Фалеса: "О друзьях должно помнить не в присутствии только их, но и в отсутствии".
Подали сходни. Толпа пассажиров устремилась на теплоход. И Анатолий, увлекаемый людским потоком, скоро оказался на палубе. Виктор с трудом пробрался через толпу провожающих на более свободное место. Друзей разделяло совсем небольшое расстояние. Они стояли, жадно всматриваясь друг в друга, стараясь хотя бы взглядом вселить друг в друга бодрость, уверенность, спокойствие, и думали одинаково: "Увидимся ли когда-нибудь?" Теплоход дал три коротких гудка, медленно отвалил от пристани, поднимая бурун за кормой.
Уже полыхала война. Она пожирала человеческие жизни, рушила судьбы, крушила все живое и служащее живому, меняла лик всего сущего. Боль и ненависть слились воедино. Скоро над страной, словно набат, взвилась суровая песня, заставив вздрогнуть сердца людей и превратить их в несокрушимый монолит. Десятилетия спустя ей суждено будет стать гимном фронтовиков и ветеранов трудового фронта:
Шла мобилизация в Красную Армию. Виктор не колебался ни минуты. Он твердо знал: его место в боевом строю. С этим намерением он и пришел в военкомат. Посмотрев документы юноши, работник военкомата вернул ему паспорт.
— Ваш год не подлежит призыву. Когда будет необходимо, получите повестку.
Виктор даже не нашелся, что ответить, отказ был для него совершенно неожиданным. А огромная очередь призывников и добровольцев подпирала.
— Не задерживай, молодой человек, придется подрасти немного.
Удрученный, вернулся домой.
— Что случилось, Витя? — спросила мать, испуганная его бледностью.
Виктор ничего не ответил, не мог ответить. Разочарование и огорчение слились в одно неприятное чувство обиды. Мать не стала надоедать расспросами, молча подала обед и села у окна. Виктор поел, посмотрел на грустное лицо матери и решил рассказать ей все.
— Мама, я был в военкомате.
— Зачем, сынок? — вздрогнув, спросила мать.
— Я хочу идти добровольцем на фронт.
— Да ведь тебе только семнадцать, рано еще, сынок.
— Родина в опасности, мама, и я должен быть в рядах ее защитников.
— Но Родина пока не требует, чтобы ты именно сейчас шел на фронт.
— Мама, если мое сердце требует, значит, требует и Родина.
— Витя, зачем ты так говоришь? Подумай, не спеши, — на глазах матери блеснули слезы.
— Я уже думал и очень серьезно. Вот представь себе, если в борьбе с врагом погибну я, все вы — ты, папа, Валя, Тося — будете страдать, но переживете, если что-то случится с вами (пусть этого никогда не будет), для меня это будет беда, страшное горе, но жить все-таки придется. А если фашисты захватят Родину, поработят весь народ, ни для кого жизни не будет.
