Плещут холодные волны. Роман - [18]

- Так вы из Ленинграда? - обрадовался Павло.

- Да. Я закончил в Ленинграде училище связи на Суворовском проспекте, - заметил Званцев.

- А я медицинский закончил, - сказал Павло. - Выходит, мы с вами почти земляки по Ленинграду?

- Получается, что так, - сказал Званцев и снова напомнил: - Прошу не забыть эту высоту. А завтра сюда придут мои связисты.

- Не забуду и сменному офицеру передам, - заверил Павло и распрощался с капитаном.

Больше Павло его не видел, не встречал, хотя воевали почти рядом. Только не раз слыхал по близким и дальним проводам его фамилию. То там, то здесь в самые трудные дни обороны тихо и скупо телеграфисты выговаривали: «Званцев приказал! Докладывайте Званцеву. Просите Званцева, без него не можем. Званцев для вас все сделает. Уничтожен кабель? Званцев даст вам радио. Только шифруйте разговор».

И не знал Павло и не думал, что его судьба так горько переплетется с судьбой Алексея Званцева там, на Херсонесском маяке, в трагический последний день обороны Севастополя. Одно знал Павло - война неумолимо надвигается на Севастополь. И он настойчиво учил матросов перевязывать раны, оказывать первую медицинскую помощь, объяснял, как остановить кровотечение, что делать при переломах ног и рук, как вести себя во время контузии. Он каждый день проводил учения с санитарами и санинструкторами, добиваясь того, чтобы они как можно лучше овладели профессией спасителя человеческой жизни в бою. И они овладевали этой трудной, но благородной профессией, время от времени посещая переполненные госпитали, куда прибывали раненые из Одессы и Южного фронта. Теперь раненые лежали не только в Севастополе, но и по всем санаториям Южного берега Крыма. В царских дворцах Ливадии, в Ялте, Гурзуфе и Алуште. Если не хватало санаториев, их клали в школах, казармах, а самых тяжелых отправляли на Кавказ и дальше, в глубь страны.

На сердце было горько. Немцы все дальше и дальше лезли на восток. Пали Киев, Полтава, Харьков. Доживала последние дни находящаяся в осаде Одесса, начал героическую оборону Ленинград. Немцы вышли на Перекоп и встали на пороге Крыма. Тогда отпала необходимость оборонять Одессу - и Приморская армия оставила ее однажды темной ночью, прибыв морем в Севастополь на помощь морякам. Обогащенные опытом обороны Одессы, приморцы прямо с кораблей двинулись под Перекоп и заняли новые позиции в голой степи у Турецкого вала, войдя в контакт с соседней армией, занимающей правый фланг за Джанкоем и растянувшейся на восток до Арабатской стрелки и Керченского полуострова. На помощь пехотинцам вышли из Севастополя батальоны морской пехоты. Зная немецкую тактику рваться в стык армий, командование укрепило этот стык ударными резервами военных моряков.

Севастополь был спокоен. Фронт стоял от него далеко, на Перекопе. Оружейная школа, в которой служил Павло, дала для фронта достойное пополнение, а специалисты эвакуировались на Кавказ, где была организована новая школа. В Севастополе из медработников школы остались только врач Павло Заброда, один фельдшер да несколько санинструкторов. Полковник Горпищенко хорошо присмотрелся к Павлу и, увидев в нем твердый характер, хорошую выдержку и волю, оставил его при опустевшем училище (сам он тоже остался здесь, ожидая новое пополнение из морской пехоты).

Павло все реже виделся с Оксаной, и это его волновало. В квартире Горностаев, куда он часто забегал, всегда заставал вечно хлопотливую и озабоченную Варку с младшими детьми, но обеих дочек не мог застать. Платон Горностай с Ольгой работали и жили теперь на Морзаводе. Оксана всю ночь была в типографии, пока не выходили свежие газеты. Днем она бежала в морской госпиталь, помогала присматривать за ранеными. Павло днем не мог к ней приходить - хватало и своих дел. Разве при таком полковнике, как Горпищенко, выскочишь куда-нибудь из школы хоть на минутку? Где уж там!

С кораблей прибывало новое пополнение, и Павло неотлучно должен был находиться в своей санчасти, подбирая для рот и батальонов санинструкторов и санитаров. Иногда, вечерами, он выбегал в город и прохаживался вдоль высоких стен типографии на улице Фрунзе, где грохотали машины и приторно пахло краской и свежими газетами. За черными, плотно затемненными окнами работала Оксана, и врача всегда тянуло в эту сторону. Где бы он ни ходил, где бы ни бывал в Севастополе, он все равно оказывался у типографии.

Однажды не выдержал и зашел в проходную, не зная, что скажет вахтеру.

- Документ! - сказал седоусый вахтер, преграждая путь карабином.

Павло вынул удостоверение личности, подал усатому. Тот оседлал синеватый нос очками в железной оправе, прочел и уже более ласково спросил:

- Горпищенко? Он! Ох молодец! Когда-то и я у него служил баталером. Крут, да правдив. В обиду матроса не даст…

- О, не даст, - в тон старику прибавил Павло.

- А вам к кому? - спросил старик.

- К директору, а если его нет, то в наборный, - объяснил Павло.

- Эге, - свистнул беззубым ртом охранник. - Нету директора.

- А где же?

- Где все. На Перекопе, - махнул рукой усатый в сторону Северной бухты, где находилось кладбище героев первой обороны, густо усеянное железными крестами. - Все там. Под метелку замели всех мужиков. Одни девки да подростки остались. Да еще такие вот, как я…