Плесень - [14]

Нина Петровна, поворачиваясь всем корпусом, посмотрела в одну сторону, в другую - и решительно направилась к фабрике. По тому, как смотрела она себе под ноги, которые тяжело и прочно опускала на асфальт, было видно, что настроение у нее отвратительное. И вот уже видно ее лицо: тяжелый взгляд и неподкрашенные губы плотно сжаты, словно Нина Петровна стремится удержать дурное настроение глубоко внутри.

А настроение у Охраменко, действительно, было отвратительное. Первой ложкой дрожжей, отчего забродила раздражительность, был Валентин Тихонов, водитель директорской "Волги". Нина Петровна уехала с фабрики в управление на "Волге", доехала на ней до конторы, которая находилась почти что в самом центре города, быстро согласовала свой вопрос по новым расценкам специалистам, вышла на крыльцо -"Волги" нет. Решив, что Тихонов, привыкнув к особой роли директорского личного шофера-денщика, решил часок крутануться по городу, подрабатывая к зарплате, и не сочтя нужным предупредить ее, Охраменко терпеливо прождала, стоя на крыльце и глядя прямо перед собой, минут двадцать. Двухэтажный особнячок, в котором какие только организации за его долгую жизнь не квартировали, все так же стрекотал машинками, звенел телефонами, гудел голосами. Здесь добросовестно подсчитывали и пересчитывали все то, что уже было подсчитано на предприятиях края, перепроверяли то, что уже было проверено, скрывая то, что уже было сокрыто, и передавали по инстанции в крайисполком, где снова все подсчитывалось, прежде чем передаться дальше, в центр. Армия целая со стреляющими машинками была задействована, чтобы окончательно запутать и скрыть реальность. Государство содержало мощный штат, что позволял ему, государству, получать предельно искаженную информацию о том, что на самом деле происходит в государстве.

Охраменко была специалистом высшего класса. Когда фабрике грозило невыполнение плана, а значит - лишение годовой премии, что составляло большую часть зарплаты специалистов, она просиживала над отчетами бригадиров несколько суток, колдовала с цифрами, и результат всегда был должный. Вот и сейчас она своего добилась, и управленческие дамы ее отчет приняли с должным почтением. А этот...- подумала она с возникающим в ее недрах раздражением о директорском водителе, она ему - ему-то за что? - премию сумела устроить, а теперь стоит здесь, на приступочке!

"Волги" не было, и, помимо воли и желания Нины Петровны, в ней уже как опара легкими пузырями поднималось недовольство, и, стараясь не замечать его, Нина Петровна позвонила на фабрику диспетчеру, попросила ту связаться с Тихоновым по рации, и ласково отозвалась Головачева - вот у кого выдержка! Вот кто, кажется, не знает, что такое раздражение. А работа диспетчера - не дай Бог, - объективно подумала Охраменко, хотя и не жаловала хитренькую, как она считала, Татьяну, - чего только не случается на фабрике, и все рвут на части диспетчера.

- А Тихонов здесь, - ласковым голосом сказала Головачева и все тем же, спокойно-успокаивающим тоном, добавила. - Подожди, Нина Петровна, сейчас узнаю. - И снова послышался ее, теперь уже неразборчивый, говор, а потом снова отчетливо:

- Директор сказал ему: отвези, и сразу назад. Не ждать.

И Нина Петровна швырнула на рычаг трубку, и, глядя на телефон, злым шепотом обругала директора: "Урод. Вор. Ничтожество". И со стороны можно было подумать, что Охраменко ругает телефонный аппарат.

Потом Нина Петровна постояла, сжав губы, над телефоном. Она стояла и думала, что работы много и скоро планерка, но если директору не надо, чтобы она успела на планерку, то ей не нужна его пустопорожняя, зацикленная на одних и тех же словах, болтовня. И раз уж так все складывается, она останется в городе, пройдет по магазинам, и это будет и приятнее и полезнее, чем лицезрение иванютовской морды и слушание иванютовского вранья.

Нина Петровна прошла с квартал и, повернув за угол к "Универсаму", увидела длинную очередь: прямо возле магазина из коробок чем-то торговали. Она встала за женщиной в ярко-розовом блузоне и тут увидела сквозь стекло, что в гастрономическом отделе магазина густая толпа. Предупредив женщин, и ту, что стояла впереди нее в ярко-розовом блузоне, и ту, что в маечке пристроилась за ней сзади, Нина Петровна прошла в магазин. Давали давно уже исчезнувшую из продажи печеночную колбасу. Конечно, Нина Петровна не голодала, и деньги были, и возможность купить продукты в фабричной столовой, но много ли там купишь? Выдают на фабрику крохи, а дармоедов...

Опытная продавщица быстро швыряла на весы кольца колбасы, мельком взглядывая на циферблат, называла цену и тут же поворачивалась к следующему покупателю, но очередь едва двигалась: впереди очереди к прилавку подходили старики, трясущимися руками показывали удостоверения участников войны, инвалидов, трясущимися губами добавляли "имею право". С правом Нина Петровна никогда не спорила, во всяком случае, в голос. И сейчас она молча смотрела в сторону, на витрину, где разнообразными узорами были выложены одни и те же баночки с минтаем. Молчали и остальные женщины. Но вот продавщица вскинула голову от весов в центр зала: