Пленники небес - [22]

— Ничего я такого не знаю.

— А может быть, ты все еще думаешь, что ты — офицер полиции.

— Ты немного не так смотришь на ситуацию. Когда парню надавали по морде и причинному месту, он становится пострадавшим. Соответственно, те, кто надавал ему по морде и причинному месту, называются преступниками. Преступников надо ловить. Ваша задача — посадить их в тюрьму.

— Шериф сказал, что ты не сможешь опознать Китса.

— Я не видел его лица.

— А этого... зулуса ты тоже раньше не видел?

— Китс или кто он там сказал, что он когда-то был тонтон-макутом.

— И что ты от нас хочешь?

— Если я правильно понял наш предыдущий разговор, вы собирались разобраться.

— Теперь не собираюсь. К тому же тебе прекрасно известно, что нападения не в нашей компетенции.

— А вам никогда не приходилось подбрасывать подозреваемому наркотики?

— Что-о-о?

— Скажите еще, что ни разу. Моей жене и еще кое-кому угрожает опасность. Вы сами сказали, что разберетесь. Ни хрена вы не разбираетесь, а только и знаете, что читать лекции, типа я сам во всем виноват.

— Этого я не говорил.

— Вы дали понять. Вам прекрасно известно, что во всей округе куча народу приторговывает наркотой. А привлечь вам удается одного из пятидесяти. Это плохо, это портит ежемесячный отчет; каждый раз вы трясетесь, что вас отправят на новое место службы в какую-нибудь дыру в Северной Дакоте. Сам Бог велел отыграться на гражданских, якобы вмешивающихся в федеральное расследование.

— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Робишо.

— А мне плевать. У меня и так уже швы по всей морде. Хочешь помочь мне — найди способ привлечь Китса.

— Мне жаль, что на тебя напали и что мы не можем ничего сделать. Я понимаю, ты сейчас зол. Но ты же сам был полицейским и прекрасно знаешь рамки нашей компетенции. Так чего тебе еще надо?

— Тебе известно, что в барах Китса полным-полно проституток. Поставьте там пару патрульных машин, глядишь, его собственные люди и выведут нас на него.

— Это не наш метод, Робишо.

— Так и знал, что ты это скажешь. Увидимся. Не зависай у корзины, приятель. А то все подумают, что ты разучился играть.

— По-твоему, это смешно?

Я повесил трубку, допил свой «Доктор Пеппер», завел пикап и поехал по грязной дороге; теплый ветер колыхал верхушки деревьев, воду залива засыпали опавшие листья, на дальнем берегу на ветвях низко-низко спали водяные щитомордники, почти касаясь поверхности воды. Я с грохотом проехал по подвесному мосту, ведущему в город, снял с нашего счета три сотни, потом повернул и покатил между тростниковыми плантациями Сент-Мартинвилля к шоссе, ведущему в Новый Орлеан.

Когда я проезжал по длинной объездной дороге вдоль болотистых окрестностей Атчафалайя, ветер дул с прежней силой. Небо все еще оставалось нежно-голубым, там и сям проплывали белые облачка, но в воздухе уже чувствовалось приближение бури, и я знал, что к вечеру небо потемнеет, засверкают молнии и загремит гром. Ветер трепал ветви росшей у залива ивы, шевелил пучки мха, свисавшие с поваленных кипарисовых стволов, играл солнечными бликами на воде залива, когда внезапная рябь покрывала ее от берега до берега мириадами солнечных зайчиков. Атчафалайя — это сотни мелких заливов, поросших ивняком островков, песчаных отмелей, насыпей, покрытых зеленой травой и лютиками, широких бухт, берега которых усыпаны поваленными кипарисовыми колодами, кое-где попадаются еще нефтяные вышки, а влажные леса кишат щитомордниками, аллигаторами и тучами москитов. Я хорошо знал этот край; мальчиком я частенько охотился и рыбачил там вместе с отцом, и даже в такой ветреный майский день, как сегодня, мы никогда не возвращались без улова; пускай остальным не удавалось ничего поймать, зато в наших садках трепыхались огромные лещи и пучеглазые окуни. Ближе к вечеру мы подплывали на своей пироге к поросшему ивняком островку и бросали якорь с подветренной стороны. Как раз в это время у поверхности воды начинали роиться москиты; мы забрасывали удочки в спокойную воду у самых зарослей водяных лилий, и часа не проходило, как наши садки были уже полны рыбой.

Но даже самые радостные воспоминания детства не могли заставить меня забыть слова Энни. Она хотела сделать мне больно — что ж, у нее это получилось. Но и сама Энни — она ведь тоже мучается. Произнесенные ею слова моей первой жены означали, что есть в моем характере нечто, некая неуловимая черточка, которую ни она, ни моя бывшая жена, да и вообще ни одна здравомыслящая женщина принять не в силах. Я не просто был пьяницей — меня влекло в этот жестокий иррациональный мир, как влечет летучую мышь-вампира запах свежей крови.

Моей первой женой была темноволосая красотка с Мартиники по имени Николь, как и я, большая поклонница скачек. К сожалению, больше всего на свете она любила деньги и клубное общество. Я терпел все ее многочисленные интрижки, которые она стала заводить с самых первых дней нашей совместной жизни, терпел до тех пор, пока мы оба не пришли к выводу, что причиной тому стала не страсть к другим мужчинам, а отвращение ко мне, к миру пьянства и темных инстинктов, мной управлявших.

Мы были приглашены на пикник близ озера Понтшартрен, до этого я все утро пил в Джефферсон-Даунз и дошел до такой кондиции, что мне и в голову не приходило покинуть расположившийся под сенью мимоз маленький бар и присоединиться к остальной компании. Дул теплый ветер, слегка качавший верхушки прибрежных пальм, в зеленой ряби озера отражалось красное закатное солнце. Вдалеке было видно, как покачиваются на рейде белые парусные суденышки Южного яхт-клуба. Меня вновь охватило странное чувство контроля над ситуацией, которое всегда приходит с опьянением, глаза мои блестели странным, непостижимым блеском.