Пленник волчьей стаи - [47]

— Я открою тебе одну тайну. Тайну, о которой никто, кроме тебя, не должен знать до тех пор, пока я не уйду к «верхним людям».

— Я сохраню твою тайну, Котгиргин, — пообещал Атувье, потрясенный словами шамана.

— Это было давно, — начал Котгиргин. — Когда я был таким; как мой внук Ятынват, который родился десять весен назад. Я ловил в Апуке рыбу вон за тем кривуном, — шаман показал на реку. — Рыбалка была хорошей, и в азарте я оступился и упал в реку. Ты знаешь наш обычай — упавшего в воду не спасают, ибо его позвали к себе «верхние люди». Но я, захлебываясь, все равно стал звать на помощь. Мне очень хотелось жить. И вдруг, когда сил у меня совсем не осталось, а тело сковал холод, мне на плечи упала петля чаута. Я почувствовал, как петля сжимает горло, но я успел ухватиться за чаут руками, и меня кто-то потащил к берегу. — Шаман перевел дух, затем продолжал: — Меня спас пастух Опрыятгыргин, отец твоего отца. Опрыятгыргин возвращался в стойбище после охоты на диких оленей. Он услыхал мой крик и поспешил на помощь, нарушив обычай. Когда я выплюнул из себя воду и голова моя снова стала светлой, Опрыятгыргин сказал: «Высуши свою одежду, Котгиргин, и ступай домой. Запомни: ты не падал в Апуку. Ты просто спал, и тебе приснился плохой сон. Я поймаю оленя и зарежу его в дар духам. И еще запомни, Котгиргин, сын шамана: самый главный обычай в «нижней тундре» — делать добро, помогать тому, кто слабее тебя». Твой дед сдержал слово: никто в стойбище не узнал, что Апука хотела забрать к себе Котгиргина, сына шамана. А я… я с того дня стал жить, стараясь всегда соблюдать главный обычай, о котором мне сказал Опрыятгыргин. Он был умным, он много знал такого, чего не знали даже шаманы. Он много раз встречался с русскими-мильгитанами на побережье, возил очень умных русских на собаках по стойбищам Вывенки и Апуки. Те русские слушали старейших, записывали их рассказы о наших обычаях, о нашей земле. От них Опрыятгыргин много узнал про другие народы, про их обычаи.

Котгиргин умолк, посмотрел на Атувье.

— Ты хочешь что-то спросить? — сказал шаман.

— Да, Котгиргин. Скажи, когда Тынаку стала женой Вувувье?

Котгиргин усмехнулся:

— Вувувье нарушил обычай, и за это духи покарали его: он пролежал в яранге Гиргиртагина два раза по десять и еще пять дней и ночей. Духи насыпали ему горячих углей из своего костра, и он долго был горячим. Больной муж не муж.

Но уже два дня, как Вувувье поднялся. Силы возвращаются к нему. Однако Тынаку еще не разделила с ним ложе, она все еще живет в яранге отца»

Глаза Атувье сразу выдали его радость, на темных обожженных ветрами и яростным горным солнцем щеках проступили темно-малиновые пятна.

— Сегодня Тынаку придет в мою ярангу. Я скажу ей, что видел тебя. А завтра утром ты предстанешь перед людьми стойбища Каиль, — уходя, сказал Котгиргин.

 

Атувье стоял перед толпой. У его ног в боевой стойке замер Черная спина. Их отделяло от толпы два волчьих прыжка.

Люди боязливо разглядывали высокого простоволосого парня в изодранной зимней кухлянке, в рваных торбасах без подошв. Ветер свободно играл его длинными черными волосами, уже тронутыми инеем седины. Да, это был сын Изигина. Многие не видели его год и теперь с удивлением отмечали, как он вырос, заматерел. Очень большим стал сын Ивигина, очень высоким. Ой-е, какие у него большие руки и тяжелые кулаки. Даже пять крепких мужчин стойбища вряд ли смогут одолеть его. Настоящий богатырь. Только одно плохо: отверженный богатырь.

Атувье била дрожь, но он старался не выдать своего волнения. Он поправил оторванный лоскут кухлянки, пытаясь прикрыть обнаженное плечо.

Шаман Котгиргин и Вувувье стояли чуть впереди остальных.

— Говори, Котгиргин, — прошипел Вувувье, с откровенной ненавистью рассматривавший сына Ивигина, высокого, красивого: обделенные природой всегда завидуют тем, кому она дарит достоинства, к кому она щедра. Завидуют и не любят. К тому же он смутно предчувствовал, что появление сына Ивигина может плохо кончиться для него, Вувувье: Тынаку откровенно избегала богача. Она ни разу не пришла в ярангу Гиргиртагина. — Скажи: жравшему оленей вместе с волками — нет места в стойбище! — громко потребовал богач. — Прогони его, Котгиргин.

Атувье вздрогнул. Глухо зарычал волк.

Шаман недовольно покосился на низкорослого жирного богача, из которого он изгнал болезнь; потом перевел взгляд на поникшего от горя и позора Ивигина, не смевшего поднять глаза на сына.

— Сын Ивигина, — тихо сказал Котгиргин, но его слова услышали все, — люди говорят: ты жил с волками, ты охотился вместе с ними на оленей.

— Да, Котгиргин, это правда. — Атувье расправил плечи, сжал правой рукой деревянную рукоять верного пареньского ножа. Он сказал это так, как будто не говорил с шаманом у заброшенной яранги Петота.

Толпа зашевелилась, зашумела.

Котгиргин поднял руку. Люди сразу смолкли.

— Обычай говорит: живший со зверем не может жить среди чаучу; оставшийся в живых после знака «верхних людей» не может жить среди чаучу, — изрек шаман.

— Да, Котгиргин, я знаю обычаи и законы предков, — спокойно ответил Атувье.

— Тогда почему ты пришел в стойбище и привел с собой волка? — Киртагин снова покосился на желтое после болезни лицо Вувувье, который не скрывал своего злорадства, посматривая то и дело на красавицу Тынаку, стоявшую в стороне от толпы.