Пленница любви - [23]

В отчаянии она забралась на чердак, где стояли сундуки, привезенные сюда после смерти ее родителей.

Она открыла один из них. Здесь хранилась одежда отца. На глаза Сорильды навернулись слезы. Глядя на его одежду, девушка вдруг поняла, что с тех пор, как умер отец, не было ни единого мгновения, чтобы она не тосковала о нем, чтобы ей не хотелось оказаться с ним рядом.

Как мучительно было сознавать, что никогда уже ей не поговорить с ним, никогда не задать вопросов и не получить ответов, все объяснявших и будивших воображение.

Она закрыла этот сундук и открыла другой, принадлежавший матери.

Когда умерла ее мать, Сорильде было только пятнадцать лет, так что большинство платьев было роздано маминым подругам, которые жили в стесненных обстоятельствах и были рады получить их не только из практических соображений, но и на память о той, которую любили.

» Ничего я здесь не найду «, — уныло подумала Сорильда.

Но тут на глаза ей попался каркас из китового уса, купленный матерью незадолго до гибели. В то время такие каркасы считались экстравагантными, ибо кринолины только начинали входить в моду, но ее мать всегда любила быть в числе первых.

Сорильда припомнила: она купила его в период траура и очень горевала, что должна носить черное в память о весьма далекой родственнице.

» С какой стати я должна одеваться в черное ради кузины Аделаиды? — спрашивала она мужа. — Она всегда была сварливой старухой и просто из кожи вон лезла, лишь бы досадить тебе, этого я не могу ей простить «.

» Британцы просто жить не могут без траура, — шутливо объяснил ей муж, — но, к счастью, дорогая, черный цвет тебе к лицу, чего не скажешь о большинстве женщин. — Откровенно говоря, — добавил он, обнимая ее, — с твоей белой кожей и рыжими волосами в черном ты выглядишь соблазнительной до неприличия!«

Мать рассмеялась. Вспоминая теперь этот разговор, из-под каркаса Сорильда вытащила черное платье — как раз такое, какое вполне подошло бы ей для венчания, будь оно белым.

Облегающий лиф был из мягкого шифона, такого тонкого, что казался прозрачным.

Неудивительно, подумалось Сорильде, что отец находил ее мать соблазнительной: черный цвет платья прекрасно оттенял белоснежную, словно магнолия, кожу и выгодно подчеркивал рыжеватый цвет ее волос, изумрудную зелень глаз.

Она хорошо помнила улыбку, появившуюся на прекрасном лице, когда мать разглядывала себя в зеркале перед тем, как отправиться на похороны родственницы.

— Папины степенные Итоны будут шокированы моим видом, — воскликнула она, — но, в конце концов, что они могут сказать? Я вся в черном, нигде нет ни единой яркой ниточки.

Яркие цвета были неотъемлемой частью ее самой, подумала Сорильда. Как раз этого ей, Сорильде, и не удалось сохранить за последние шесть месяцев, с тех пор как жизнь ее омрачило появление герцогини.

Яркие цвета рождались смехом. Смеялись не только губы матери. Смех искрился в ее глазах; казалось, даже волосы ее вспыхивали смехом.

Что бы они ни делали сообща, все выходило весело. В их доме царила радость, которой Сорильда не находила в замке и которой ей страшно не хватало.

Эту радость создавала любовь, любовь родителей друг к другу и к ней. От этого их жизнь приобретала особое очарование, а все трудности воспринимались как увлекательное приключение.

Сидя рядом с сундуком матери и держа в руках ее черное платье, Сорильде внезапно стало за себя стыдно.

» Мама ни за что бы так просто не сдалась, — подумала она. — Она бы боролась своими собственными способами и справилась с герцогиней, чего я сделать не сумела «.

Сорильда вспомнила, как ее матери удавалось сделать счастливыми всех вокруг. К ней обращались со своими бедами; она выслушивала каждого и каким-то образом всегда находила решение.

Она умела заставить других понять: каким бы мрачным ни казалось все вокруг, человеку всегда есть чему радоваться, и люди уходили от нее, думая о своих удачах, а не горестях.

— Какой же я была глупой, мама! — обратилась Сорильда к ней.

Хотя девушка и сознавала, что позволила себе впасть в уныние из-за молодости, неопытности и одиночества, в этот момент она чувствовала, что предала память матери.

— Я буду бороться за то, чего хочу, и за то, что справедливо, — пообещала она матери. — Я буду вести себя по-другому, но ты должна мне помочь, мамочка. Одной мне не справиться.

Сорильда говорила и чувствовала, что по ее щекам текут слезы, но это были совсем не те горькие слезы, которые она так часто лила в последнее время.

Это были слезы решимости — слезы, принесшие мужество и надежду на будущее.

— Мамочка, помоги мне — попросила она опять.

Наклонившись, она поцеловала черное платье, принадлежавшее матери, и вдруг поняла, что ей надеть на свою свадьбу.

Глава 4

В дверь постучали, и Сорильда отвернулась от зеркала, в котором рассматривала свое отражение.

— Кто там?

— Это Харриет. Ее светлость велела мне причесать вас и помочь одеться.

— Спасибо, Харриет, но я прекрасно справлюсь сама.

— Но ее светлость… — начала было горничная, однако тут же замолчала и, видимо, отправилась назад доложить хозяйке, что Сорильда ее не впустила.

Сорильда слегка улыбнулась, потому что представляла, как разозлится тетушка. Но тут же в зеркале отразился тревожный взгляд ее зеленых глаз, и, заметив это, она гордо вскинула голову.