Пленница командора - [19]

И моя челюсть тоже.

Я зажмуриваюсь, но ущерб уже нанесен. Я видел его член и теперь жду, когда запищат его часы.

И я не разочарована

Он садится на кровать, и матрас проваливается, заставляя меня придвинуться ближе. Мое лицо горит, когда я отворачиваюсь от него, отодвигаясь как можно дальше. Не успеваю я преодолеть и десяти сантиметров, как Варек обнимает меня за талию и медленно притягивает к себе. Теперь его грудь прижимается к моей спине, и наши ноги переплетаются. Мое дыхание прерывается, и предательское устройство снова пищит.

— Расслабься, намори, я не собираюсь размножаться с тобой сегодня вечером, — тихо говорит он мне на ухо.

Непрошеная дрожь пробегает по моему телу, и я удивляюсь, что эти чертовы часы снова не пищат. Варек прижимается губами к моей шее, прежде чем глубоко вдохнуть. Его руки расслабляются, и тепло его тела укутывает меня. Летаргия обрушивается на меня, как кирпич, и я ерзаю, чтобы получше улечься. На этот раз не больно. Слава Богу, за инопланетные таблетки.

— Прекрати так делать, или мы будем делать больше, чем просто спать, — говорит он, его голос вибрирует у меня за спиной.

Я замираю, стараясь не обращать внимания на огромный член, прижатый к моей заднице. Может быть, он и сможет заснуть, но я сомневаюсь, что смогу заснуть, если он будет салютовать мне всю ночь. Однако, в конце концов, я отключаюсь, убаюканная сердцебиением Варека и его силой, окутавшей меня.

Глава 8

Я просыпаюсь от того, что мои волосы расчесывают и теребят. Движения нежные и быстрые. Открыв глаза, обнаруживаю Варека, склонившегося надо мной, его взгляд сосредоточен на темных прядях между пальцами.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я с любопытством.

— Заплетаю твои волосы.

— Зачем?

Он смотрит на меня, и на его лице читается замешательство.

— Сам не знаю. — Он на мгновение замолкает. — Мы заплетаем волосы в косы, показывая, из какого дома происходим. Теперь, когда ты принадлежишь мне, будешь носить знак моего рода. Я из дома Каймар.

Я провожу пальцами по косам, заплетенным по бокам его головы, задевая кончики заостренных ушей. Он замирает. И я повторяю движение снова.

Варек хватает мою руку и прижимает к своей груди.

— Твое прикосновение вызывает у меня такие мысли, которые могли бы напугать тебя.

Его сердце бешено колотится под моей рукой. И мое сердце бьется в унисон с ним. Его слова окутывают меня дымкой вожделения и придают мне смелости.

— Я не боюсь.

Не знаю, когда это стало правдой, но не могу этого отрицать. Варек каким-то образом пробился сквозь мою защиту. Возможно, сейчас я принимаю реальность своей жизни, выбирая лучшее из нее. По крайней мере, с Вареком есть положительные стороны. Это целая чертова пинта инопланетного ягодного сока, пьянящего и манящего.

Варек закрывает глаза, словно пытаясь взять себя в руки. Когда открывает их, его аквамариновый цвет исчезает, заменяясь обсидиановым.

— Твои глаза, — шепчу я. — Почему они меняют цвет? — Он качает головой, но я не унимаюсь. — То же самое я видела и у Арджуна, прямо перед тем, как он напал на меня. Почему так происходит?

Варек выдыхает, и теплый поток воздуха ласкает мою щеку.

— Так происходит, когда мы испытываем сильные эмоции.

— Ничего страшного в этом нет. Зрачки человека расширяются, когда мы смотрим на кого-то, кто нам нравится. Кажется, всё логично.

Он снова качает головой.

— Ты не понимаешь. Мы, дравиане, не хотим испытывать эмоций.

— Что? Все испытывают эмоции. Ну, кроме насекомых, а вы, конечно, далеки от них, верно? О Боже, пожалуйста, не говори мне, что ты относишься к насекомым. Думаю, я в буквальном смысле умру.

Он смотрит на меня с легкой ухмылкой на полных губах, и мой иррациональный страх превращается в иррациональное желание.

— Мы потратили много веков на то, чтобы подавить наши эмоции, — говорит он. — Они не приводят ни к чему, кроме насилия.

— Неправда.

Последние пару лет своей жизни я изучала влияние эмоций и человеческую психику, и мне трудно понять, как и почему кто-то думает, что может от них избавиться. Некоторые вещи заложены природой, как дыхание, которое нужно для того, чтобы выжить.

— Всегда есть что-то противоположное, — говорю я. — Подавляя гнев и боль, ты также лишаешь себя радости и удовольствия. Каким унылым было бы существование, если бы мы никогда не испытывали этих эмоций.

— Это твое мнение. История же моего вида доказывает обратное.

Я поджимаю губы.

— Просвети меня.

— Ты очень любознательна для такого примитивного существа, — замечает он. Я хочу обидеться, но меня впечатляет, как он это говорит, словно удивляется и восхищается мной. — Давным-давно, еще задолго до моего рождения, мы не подавляли свои эмоции. Мы были похожи на вас, людей. Однако брачные узы усиливают наши эмоции, делая их почти неуправляемыми. Ревность провоцировала насилие, гнев превращался в ярость, а печаль приводила к беспросветной депрессии. Многие мужчины покончили с собой после смерти своей спутницы. В то время старейшины считали, что лучше всего подавить узы, чтобы контролировать эти чувства. Так продолжалось долгое время.

— До этого момента, — говорю я.

— До этого момента. — Он окинул мое лицо все еще черным, как ночь, взглядом.