Пленница гарема - [75]

— Нет ничего необычного в том, что наш великий султан, вставший на путь преобразования Оттоманской империи, решил сменить головной убор, — ответила та. — Новому мышлению соответствует новая одежда.

— Какой позор — видеть халифа без тюрбана, — сказала Айша. — Это богохульство!

— Как замечательно видеть, что он не отстает от времени, — возразил я, хотя не был совсем уверен, что феска — это удачный выбор. Что подумают религиозные вожди?

— Если он будет продолжать в том же духе, то скоро начнет молиться вместе с неверными, — с усмешкой сказала Айша.

— А если вы будете продолжать в том же духе, то скоро начнете молиться за свою жизнь, — ответила Накшидиль. — Как вы смеете говорить такое о султане! — Тут она приказала двум евнухам отвезти эту женщину обратно в Старый дворец и дала сигнал оркестру играть.

Потом я узнал от Накшидиль, что она раньше говорила с султаном. Феску ему подарил посол Туниса, сказав, что хочет подарить нам новую идею точно так же, как ребенок Фатимы внес новую жизнь во дворец.

— Но разве это не противоречит законам ислама? — спросил я. — Вы ведь знаете, что говорят священнослужители: «Два поклона в тюрбане стоят больше, чем семьдесят без него».

— Тюльпан, ты удивляешь меня, — ответила она. — Эта пословица отжила свой век. Посол говорил Махмуду, что сегодня в Тунисе все мусульмане носят фески. На самом деле плоский верх должен напоминать нам о молитвенном коврике, а кисточка символизировать небесные блага.

— И когда посланник преподнес султану эту феску?

— Сегодня утром. Махмуд рассказал мне об этом в банях, но я не ожидала, что он наденет ее по такому случаю, — сказала Накшидиль. — Как это было неожиданно!

Да, это стало большой неожиданностью. Но вскоре после этого янычары преподнесли нам свой сюрприз.

23

По мере того как я старел, время бежало быстрее. Ежегодные праздники следовали один за другим и наступали так быстро, будто время сжалось. Казалось, еще и года не прошло с тех пор, как мы отмечали Рамадан и отослали Фатиму к султану. Однако с того дня Фатима уже родила, и снова, будто грозовой ливень, наступил Рамадан.

Но на этот раз, как бы мы ни были заняты малышкой Фатимы, дни воздержания от еды пролетели почти незаметно. Я устраивал пиры и развлечения для гостей. После заката, когда приходили женщины, мы позволяли себе лакомиться тушеными баклажанами, засахаренными фруктами и анисовым пирогом, а тем временем девушки танцевали, карлики шутили, рассказчики услаждали наш слух разными историями.

В середине праздничного месяца должно было состояться шествие к павильону Священной мантии. Облачившись в конусообразный тюрбан и подбитую мехом накидку, я возглавил процессию, в которой шли Накшидиль, валиде-султана, Фатима, ставшая кадин, жены везиров и улемов. Но как только мы прошли сады и через узкий проход вышли в Третий двор, я увидел павильон Священной мантии и почувствовал, что что-то не так. Пока мы приближались к небольшому зданию, мои ощущения подтвердились. Накшидиль дернула меня за рукав.

— Смотри, охрану несут сегбаны, — шепнула она. — Они заменили янычар.

— Вижу, — пробормотал я в ответ. — Наверное, эту замену произвел Алемдар. Надеюсь, он знает, что делает. — Я невольно погладил серебряный кинжал, висевший у меня на боку.

Как и в предыдущий год, я повел валиде-султана в Комнату кресла, оставил женщин прислуживать ей, пока она будет там, и вошел в помещение Священной мантии. Я огляделся и заметил Священные реликвии, выставленные на обозрение, затем увидел серебряный балдахин. Однако, увидев перед ним двоих мужчин, я изумился: там стоял великий везир в кафтане и высоком тюрбане, султан в церемониальных одеждах, но уже второй раз у него на голове вместо традиционного тюрбана красовалась феска с кисточкой. Я плотно сжал губы, чтобы не выдать своего удивления, и занял место рядом с ними.

В уже знакомой ритуальной последовательности султан отпер особый золотой ящик, развернул сорок боч и поднял накидку пророка вверх. Каждый из нас брал символический кусок льняной ткани и клал его себе на голову. Пригласили знатных лиц, и я заметил, как каждый из них, дойдя до двери, задерживает взгляд на феске султана и едва скрывает удивление. Но никто не осмелился сказать и слова. Все выполнили священный ритуал в полной тишине. Когда мужчины закончили, пригласили женщин, и я снова увидел испуганные взгляды, которые те тут же скрыли, выполняя священный обряд.

После завершения церемонии султан спрятал накидку в бочи и вернул все в золотой ящик. Когда наша процессия вышла из павильона, я снова долго смотрел на сегбанов, стоявших перед нами: я вспомнил янычар и благодарил Бога, что все прошло гладко.

Сопроводив валиде-султана к ее покоям, я тут же вернулся к себе и положил кинжал в чулан. Подошло время послеполуденной молитвы, и, преклонив колени на коврике, я повторил слова Накшидиль: «Да будет султан избавлен от гнева янычар, соперничающих везиров и злобных улемов». Я вздохнул. Как раз в этот момент послышался какой-то шум.

Я огляделся и подумал, что такой шум обычно бывает, когда люди спасаются от пожара или бежит стадо животных, сорвавшихся с привязей. Прислушавшись, я понял, что кричат не от страха, а от гнева. Это были солдаты, и мои кошмары начали обретать осязаемые черты. Янычары штурмовали Топкапу. Как часто мы с ужасом говорили о подобном, и вот это случилось, обрушилось на нас!