Пленница гарема - [67]

Обернувшись лишь в потертую льняную простыню, она встала на башмаки и вошла в комнату для одевания, где другие рабыни подвели ей глаза сурьмой, тушью свели брови вместе и накрасили кончики пальцев хной. Она следила за тем, как они расчесывают и заплетают ее длинные волосы.

— Здесь, а не там, — произносила Накшидиль не раз, когда они украшали ее косы драгоценными камнями, а затем покрыли голову тюрбаном с пестрым узором. На ее затылке возвышалось большое белое перо, над лбом ей прикрепили усыпанную драгоценностями эгретку[86], с которой ниспадали каскады жемчуга. Рабыни прикрепляли ее три раза, и три раза Накшидиль велела им ее снять. Ее острый глаз заметил, что крупный прямоугольный рубин на ширину волоска сдвинулся с центра. Когда она наконец произнесла: «Сейчас как раз», ее головной убор напоминал яркую вспышку фейерверка в ночном небе.

Накануне из Топкапы привезли множество одежды и драгоценностей, и она перебирала шелка, проверяя, нет ли в них изъянов или складок. Накшидиль выбрала блестящий розовый атласный кафтан, вышитый золотом, чтобы надеть его поверх нижней рубашки зеленого цвета, и полосатую пурпурную юбку, чтобы прикрыть тонкие широкие панталоны. Когда все бриллиантовые пуговицы были аккуратно застегнуты, она завязала на бедрах широкий кашемировый пояс, усыпанный драгоценными камнями. Накшидиль тщательно выбирала себе драгоценности, изучая поверхность каждой, поднося их к свету, чтобы рассмотреть цвет, примеряя, дабы проверить, как подходит ей форма. Вскоре на ушах у нее висели бриллианты и рубины, шею и пальцы украшали сапфиры, изумруды и жемчуга, а на руках и лодыжках звенели браслеты. Она вся так и сверкала. Глядя на себя в зеркало, она засмеялась и призналась, что наконец-то не менее ослепительна, чем любая валиде-султана до нее. Накшидиль знала, что все увидят ее или вообразят, будто видели, когда она поедет из Дворца слез в Топкапе, ибо раз ее сына-султана намеренно держали подальше от всех, то она должна быть на виду у всей империи.

— Я готова, — объявила она, повернувшись ко всем. У выхода из Старого дворца, освещенного июльским солнцем, мы взяли ее под руки и, подняв, словно птицу за крылья, понесли вниз по разбитым ступеням лестницы, перенесли через передние лужайки и легко опустили на землю рядом с каретой. Накшидиль помахала остальным, вошла в позолоченную карету и устроилась на усыпанных драгоценностями подушках, разложенных на атласном ковре пурпурного цвета, который был постелен на полу. На мгновение она открыла окна с решеткой и оглянулась. — Вперед, в Топкапу, — приказала она.

Сидя на покрытых яркими чепраками конях, впереди процессии ехало несколько сотен имперских кавалеристов, облаченных в доспехи и короткие одежды из тафты. За ними следовали три сотни глашатаев, на их головах высились яркие плиссированные тюрбаны, украшенные перьями. За ними шли множество имперских палачей и десятки муфтиев.

Следующим шел дворцовый советник валиде. Он держал в руке золотой скипетр. На нем был подбитый ватой тюрбан и мантия с широкими рукавами, отделанная соболем, — два символа его высокого положения. Затем двигались телохранители гарема, каждый из которых был вооружен топором и длинным шестом. Я занял место позади них. На мне был высокий остроконечный тюрбан и мантия, отделанная соболем, в руках я держал скипетр с тремя хвостами и гордо шествовал уже в качестве нового главного чернокожего евнуха.

Оглянувшись, я чуть не вскрикнул при виде красивых коней, покрытых блестящими шелками, жемчугом и золотом. Они тянули карету новой валиде-султана. Рядом с каретой Накшидиль алебардщики несли высокие копья, каждое из которых венчали по шесть красных конских хвостов, на один меньше, чем у султана; эти хвосты символизировали ее власть. За ними шли чиновники дворца и бросали монеты зрителям; мальчики и девочки носились по улицам и улыбались до ушей, когда им удавалось поймать монету.

Следом за имперской каретой ехали еще четыре десятка карет, в них располагалась свита слуг принцесс Хадисе и Бейхан, а также других дочерей покойных султанов Мустафы III и Абдул-Хамида, да упокоится их прах во славе. В шести каретах везли лед, напитки и закуски, чтобы султанши могли подкрепиться во время трехчасовой поездки. В одной карете ехала Чеври, новая главная управительница. Если бы она не бросила золу в глаза врагам, Махмуд не дожил бы до этого дня. Всю процессию окружали верные янычары, некоторые из них шли пешком, другие были верхом, вселяя в толпу страх своими высокими головными уборами и длинными усами, которые нависали по краям губ, словно конские хвосты.

В летнюю жару процессия двигалась очень медленно, она буквально ползла по улицам мимо толп в тюрбанах, причем их цвета были предписаны законом — грекам черный цвет, евреям голубой, армянам фиолетовый, мусульманам зеленый. Процессия остановилась у караульного помещения в Баязете, где ей навстречу вышел главный янычар. Низко поклонившись, он поцеловал землю перед матерью султана. В этот момент множество перьев его тюрбана прошлись по земле. В благодарность за почтение и верность валиде надела на него почетную мантию, вручила подарки ему и полагавшемуся ему отряду солдат.